Юрий Адрианов продолжается

Известно из астрономии: звезда, отделенная от нас несметным количеством световых лет, сияет нам еще долго, даже если она давно погасла. А в космосе нашей памяти светилу Юрия Адрианова (1939 – 2005) вообще не суждено померкнуть. Даже когда, «покорный общему закону», уйдет последний из знавших замечательного мастера пера, останутся мемориальные доски (пишу во множественном числе, хотя открыта пока лишь одна, но верю, что будут и другие) в его честь, есть первый скромный музей в 8-й школе, где он учился.

Две недели назад имя поэта присвоено одной из автозаводских библиотек, что на улице Дьяконова, в торжественном собрании по этому поводу приняли участие нижегородские литераторы Александр Фигарев, Олег Рябов, Александр Цирульников, активно содействовавший инициативе писателей глава районной администрации Владимир Солдатенков. И все же самым ярким свидетельством того, что Юрий Андреевич по-прежнему с нами, служат его книги, как прижизненные, так и посмертные, появлению которых мы обязаны прежде всего подвижническому обету его вдовы Н. А. Адриановой. Совсем недавно этот «Адрианополь» прирос сборником стихов разных лет с пометкой «Из неизданного».

«Свой век люби» — так озаглавлена книга, выпущенная Нижегородским гуманитарным центром и охватывающая четыре с половиной десятилетия творчества автора. Самые ранние строки — ровесники первого искусственного спутника Земли, самые поздние относятся к началу нового столетия, то есть перед нами весь путь становления Адрианова как художника слова (и, кстати, художника-живописца тоже, поскольку стихи проиллюстрированы его же пейзажами) от юноши до зрелого мужа. Строгой хронологии редактор-составитель текста 3. С. Колодина не придерживалась, важна концептуальная идея, настолько насущная, что она выносится на обложку. Это образ Времени. «Автор воспринимает его как реальную судьбу, многообразно связанную для человека с Родиной, ее историей, природой, с чувством любви и событиями, которые каждому суждено пережить, чтобы обрести главное знание своей жизни — смысл своего предназначения на Земле... Этим знанием может быть одна только Любовь — к людям, к жизни».

Таково изложение замысла в прозе. Поэтический же манифест заявлен уже в прологе, набранном курсивом и датированном 1963 годом:

Я в детстве на овражном склоне,
Где горький запах тальника,
Как ковшик складывал ладони
И воду пил из родника.
Вода — как слиток из росинок,
Что утром сбросила лоза.
В ладонях детских — всей России
Лежали добрые глаза...

Это написано 24-летним человеком, уже тогда мыслившим поразительно емкими, глубокими метафорами и сравнениями. Только высочайшей требовательностью автора ко всему, что выходило из- под его пера, можно объяснить то, что лишь сейчас мы читаем эти строки, и они не увидели свет раньше. А может, как раз и приберегались к концу странствия по жизни, когда нужно успеть сказать людям что-то очень значимое?

Он и сам был вечным паломником своего Отечества, любил путешествовать, каждая поездка становилась творческой командировкой, где вместо путевых заметок в блокноте — мгновенные этюдные зарисовки: «Опять нас тяжело качает в тамбурах», и мимо окон поезда «гречишные поля, как сахар колотый, бугрятся по пригоркам и холмам». Вот поэт сидит в одном купе с шумной студенческой ватагой, вот вспоминает телевизионщиков (настоящих, первого призыва, не нынешним чета), выехавших на сюжеты, как художники на натуру, веселых и упрямых бродяг-геологов, пишет о якутском остроге, скорбит о соловецких мучениках, слушает задумчивую тишину Брянского леса, «где кровь солдата была ценой за каждый шаг». Но куда бы его ни забрасывал маршрутный лист, порт отправления и конечный пункт всегда был один — родной город Горький — Нижний Новгород. И уже из своего невозвратного далека вновь шлет ему Адрианов свои признания в любви — к Волге, Почайне, Откосу, где

Уже туман взлетает белой птицей,
Уже заката допылал костер...
Стоит над кручей волжская столица —
И пол-России видно с этих гор.

Не раз писалось, что адриановская строка музыкальна, хоть помещай ее в нотный стан, и живописна, как мазок левитановской кисти. В пейзажной подборке и сейчас находишь тому доказательства. «На ладонь ты ласково легла, прозвенев доверчивым журчаньем» (каковы аллитерации, а!) — это об Оке. «Зайчонком прыгнул Митин ручеек, шмыгнул и огляделся боязливо» — о роднике, струящем свою живительную влагу «с овражного подола в тихий лог». И сама Волга «русскою поэзией течет через сердца влюбленные». Любовь во всех ее проявлениях — к Нижегородской отчине, истории России, учителям и друзьям (композитору Касьянову, поэту Люкину и др.), литературному труду и языку — буквально разлита по страницам сборника. Отдельный диптих посвящен жене, он так и называется — «Наташе».

Книгу завершает стихотворение, сочиненное еще в 1979 году, но достойное стать ее эпилогом, недаром оно набрано тем же курсивным шрифтом, что и вступительное, ведь между ними — нерасторжимая связь. Вот фрагмент этого проникновенного письма:

Я люблю вас, люди, как и прежде,
В детские доверчивые дни,
Где рождались первые надежды,
Зыбкие, далекие огни.
Я люблю вас, люди, той любовью,
Что нельзя, немыслимо занять,
Той любовью, что у изголовья
Сыну своему вручает мать.

Только нет, не прощается с нами Юрий Адрианов. Пока живы в памяти людской эти и другие его стихи, он вновь и вновь будет приходить к читателю. То есть продолжится в своих творениях, как и его кумир, сказавший: «Нет, весь я не умру...»