Новые стихи поэтессы Светланы Леонтьевой
В новой — тридцать первой по счёту книге стихов автор — Светлана Леонтьева стремительно обнажает всю свою душевную, поющую глубину. Поэтесса обращается к самым сокровенным темам, что, кажется, вот-вот и она перейдёт за грань в своих признаниях, раскроет нечто такое, что можно поведать лишь самому близкому человеку, чтобы не было больно от своей правды.
Внутренняя раскованность, щемящая искренность, умение сочетать не сочетаемое — профессиональный приём состоявшейся поэтессы.
Всё открыто – и дверь, и калитка,
всё распахнуто – небо, земля!
…А к дощечке прилипла улитка –
неразумная часть бытия.
Мне всех жалко – поникшую просинь,
травы, сгнившие в поле, цветы,
ветром вбитую семечком осень
в пустоцветии сверхкрасоты.
Всё сквозь призму проходит,
сквозь чувство,
словно нить сквозь иголки ушко.
Одинокий мой, грешный, мой грустный,
я такая же – в гору пешком!
Ты – до светлого дня мой товарищ,
мой товарищ – до чёрного дня,
И до этой бессолнечной гари,
согревающей без огня.
Сколько было до нас: потонули
Атлантиды в глубинах морей,
прорываются – в шёпоте, в гуле –
что исторгнул Гиперборей.
Ледниками забытые суши,
монолитных движенья пластов,
шар земной – как боксёрская груша
астероидов, что хищных псов.
Мой товарищ – до светлого часа,
мой товарищ – до чёрного дня,
мы – другая особая раса,
мы – шпана, алкаши, ребятня.
Пахнет рыбой у жалких столовок.
У девчонки – улиткой пупок
между ярких китайских обновок –
марсиански не сдержан, не строг.
Вот она закурила нахально,
мне в затылок дыша детским ртом…
Ах, наш мир, наш невечный, астральный,
город, кладбище и гастроном.
И мы, словно пикассовы звенья,
хищных звёзд, Китеж-градовых грёз,
финок, скользких до самозабвенья,
наркоманов, что в поиске доз,
может быть, мы спасёмся – ни кровью,
ни начавшимся чувством большим,
а уменьем объять мир любовью,
если всё-таки согрешим!
***
Я разбудить пытаюсь ото сна,
вот к небесам я руки распростёрла,
вот вышла в поле: «Пробудись, страна!»
Мне криком давит песенное горло…
Здесь, ближе к северу, во мхах тугих леса,
здесь, ближе к югу, горы каменисты.
Ты пробудись! Янтарная роса
просвечивает огненно на листьях.
…Предзимья дым. Туман и нежный тлен,
как никогда терзают дерзновенно –
заклятье длится ровно семь колен,
неужто ты – то самое колено?
Во весь размах. В длину и широту.
Со всею тайной звёздного покрова,
безжалостно, да так что на лету
теряется счастливая подкова.
Мы – дети, пережившие реформ
всю несуразность: вспомню – покраснею.
Проснись, страна, укутанная сном,
и эсэмэс отправь всем поскорее!
Пустой вагон. Заплёванный трамвай.
А храм в селе построили – узбеки…
(Нам не с руки самим!) Вот солнца край,
сияющий во временном отсеке!
О, скифский сон! Мы с этим родились.
Младенец так рождённым был в рубашке.
Родная даль, родная ширь и близь,
ты пробудись, пока совсем не страшно…
Что я могу? Нажать на тормоз. И
ожечь округу дальним фарным светом.
И попросить: « Нас строго не суди!»
И поделиться с птицей свежим хлебом…
Ноты
Как печальны, как яблочны ноты –
так бывает в черновиках.
Моя матушка, вышла из моды
эта блёклая блузка в цветах.
И янтарные бусы не лечат,
хоть так явен целебный эффект,
золотое твоё сердечко
от хвороб, от безудержных бед…
Я не знала всю немощь мелодий
задушевных, чтоб мир был един!
Ноты старенького комода
и рассохшихся летом гардин!
Ноты шкафа, часов, звуки неба,
сумасшедших, поранивших рот!
Мы хороним тебя.
Как нелепо
это слово! И время не в счёт.
Не ошибка ли? Не показалось?
Поминальный обед и кутья…
Что осталось?
Лишь мелочь, лишь малость –
блузка, бусы из янтаря.
Во дворе, где сидели потом мы,
кем-то выброшенного, в репьях,
злых и цепких – чужого котёнка
две царапины на руках…
***
Вязальные спицы. Им, может, полвека,
вязальные спицы – судьба человека.
Наглажены нитью из шерсти до блеска.
Я с нитью тяну – поле, часть перелеска.
И старое фото в семейном альбоме.
Вот дед мой, Артемий, шагает в колонне.
Вот речка. На даче с сестрою мы старшей.
Вот проводы в армию – Вени и Саши.
О, ниточка, ниточка, в петли ныряя,
что вывяжешь ты из ушедшего рая?
Старинную шаль, рукавички, платочек,
бессонницу жарких, погибельных строчек?
Я крепко держусь за канатик верёвки.
Мне шесть или семь? Я увертлива ловко!
Под крышей живые иль просто уснули
шершавые осы, вчерашние ульи?
Томительно. Сахарно. Не сосчитать мне…
Цепляюсь за гвоздь, рву я новое платье!
Царапина там, где ключица, большая –
намажут йодом, и враз заживает!
Какой пустячок – эти бабкины спицы!
Но жизнь моя длится, сияет, искрится!
И всё б ничего. Не хочу я спускаться.
Чердачная лестница. Запах акаций.
И вверх я гляжу на полкорпуса влево.
Ах, если б смогла, в небеса улетела…
А выше, у самого края, стропила.
Гнездо вижу: ласточка, что смастерила!
О, если бы мир так смогла удержать я:
на кончике спицы сжимая в объятья!
Летопись.
947 год
1.
«Готовьте мёды!» – Хмельно, бражно
древляне получили весть,
был день такой же – воздух влажный,
всё злее и настырней месть!
Чем залечить на сердце раны?
Когда – не сердце, лоскуты
внутри знобящие?
Древляне,
зачем – в такой-то день? –
сваты?
Ах, неразумные! Так больно,
так нестерпимо! Звуков – тьма…
И – смерть бывает хлебосольной!
И – жаркой, от обид, зима!
Три голубя – вот всё богатство,
три воробья – полюдья дань!
Гори, гори, коль не погасло:
вся чернь земная, солнца рвань,
всё это – горькое, всё – бабье,
шмотьё, тряпьё истлей, растай!
Четвёртый раз, на те же грабли,
ступить, как будто лепота?
Лицом к окну прильнула Ольга,
но дождик смыл лицо водой.
Надела бусы, стёкол дольки
рассыпались перед бедой.
– Верните мужа! – воскричала.
За око- око, зуб за зуб.
Но нет у вечности – начала.
Был пресен день. Не вкусен суп.
О, мести сладкая услада!
Возмездия всё зрящий зрак!
…А я так сделать –
не смогла бы,
хотя и надо было – так!
2.
Десятый век. Земля ещё – тепла.
Насыпал август в листья спелых яблок.
Рожаю сына – Божьего посла.
Рожаю ангелочка в муках бабьих.
В палатах царских – крики, суета.
И повитуха толстыми руками
ощупывает тело мне. Снята
в крови вся юбка с влажными краями.
Или я брежу?
Ночь. Автозавод –
роддом, посёлок Северный…
Да, брежу!
А повитуха молвит:
«Настаёт.
Дыши почаще. А теперь – пореже…»
Несут тазы – серебряные все.
В них отражаются так больно и так остро
под Боричевым спуском в полосе
лесостепной сожженные погосты!
Какой победой заплатить за жизнь?
И нет платка – упрятать слёзы эти!
«Лежи, княгиня, – молвят мне, – лежи!
Как никогда ещё на белом свете!»
Ну, что роддом?
Ну, что, Автозавод?
С твоей огромной – с небосвод – палатой?
…Вот, золотой мой, мой родной народ,
Псков и Десна сплотились вешней датой!
И возвернутся рати на ладьях.
Причалят их небес гудящих гимны!
… Любимый сын, кровинушка, дитя
вселенной всей!
О, Боже, помоги мне!
Молитвенно – откуда взять слова,
как не из Божьего Писания? – шепчу я!
Что я – жива.
Что Русь моя – жива!
Она во мне – в полубреду – кочует!
О, голенькое тельце малыша,
прижатое ко мне! Я – стала мамой!
И всей земли крещёная душа
равноапостольски предстала православной!
О, птицы те, что вытканы во снах!
О, листья те, что вышиты на ткани!
Со мною – сын.
Теперь я не одна.
О, трепещите –
грозен век! – древляне!
3.
Встречай меня, о, Киевская Русь,
родимая, вишнёвая, густая!
Я слышу зов твоих полдневных уст,
клич праотцов былинный нарастает!
И рвётся нитка, полоснув язык…
Встречай, о мати! Братья где-то в поле…
Москва – за нами.
Пробки.
Время пик.
Захвачены мы МКАДом поневоле!
Полонены дешёвой суетой,
закованы стремлением к наживе.
Хрустят творенья века под пятой,
мы – мелочно гневливы и драчливы…
Но братья – в поле…
Приднепровье вслед
своих туманов протянуло ветки!
И не зарос великороссов свет:
глядят с надеждой в наши очи предки!
Да, сколько можно подставлять плечо
тому, кто прямо в сердце смертно метит?
Вернитесь, братья! Наше иль ничьё
кроваво поле катит в межпланетье!
Глядите, на обломках имена:
Борис и Глеб. Ещё Кирилл, Мефодий.
Чистейший дух. Святые письмена.
Негасшие светильники в народе.
Поместье
1.
Ах, Болдино! За пазухою Бога
чего желать, коль у меня всё есть?
Есть в Арзамас протяжная дорога
поля вокруг – такие, словно песнь!
И дом родной, и сад, и вид – на Волгу!
Кафе – открыто, хочешь, кофе? Чай?
Мой рай земной… Как в этом звуке – много…
Хоть, говорят, совсем беззвучен рай!
Пестрит безе на маленьком подносе,
вина нальёт в бокал официант.
Ах, Болдино, куда меня уносит,
что в землю не зарыт, шальной талант!
Ещё, ещё! Ах, дайте надышаться
густейшим, прелым запахом дождя…
И мостик здесь, как тот, на Патриаршей,
его двойник – от петли до гвоздя!
Бывают письма. С них и взятки гладки,
а здесь – тревожно, ёмко – письмена!
Витает дым над пепелищем – сладкий,
не только звук – весома тишина!
Лист на воде… ах, красота земная!
Портреты бабушек – из местных старожил…
Но – звук в душе!
Как будто бы, играя,
свой коготок век дальний приложил!
2.
…И я хочу на эту сцену!
Как грешник мнит прорваться в рай.
Прошу нещадней, неизменней
ты позови, не отвергай!
Хочу я вжиться в ваше действо.
В слова влюбляясь.
Мне бы так…
Чтоб, как у вас, всё шло от сердца.
Чтоб голос – рвался. Чтоб – аншлаг!
Чтоб шоколад на блюдце – горкой
в крахмально-липкой тишине
за тою дверцею в гримёрке,
за тою ласточкой в окне…
О, эта музыка подмостков!
На цыпочках…
Туда, во глубь!
Онегин, Ленский. Как всё просто,
вся правда голая, вся суть.
Неужто не объявят? Мама!
Как можно? Сцена на виду…
Ни – там, ни – в оркестровой яме,
я – просто в зрительском ряду!
Я за чертою, за межою,
за лентой финишною, за,
так больно, правдою большою,
умеющей вдруг ускользать!
3.
Берёзы тоненькой запястья.
Во Львовке нега, тишина.
А на обломках самовластья,
и вправду, ваши имена!
Там Дельвиг, Вяземский, Потёмкин,
лихой истории разбег.
Но –
режут душу нам обломки,
но –
душит горло жёсткий век!
4.
Дожить до острова-Буяна бы,
сквозь сумрак, темень, через гать
не склеишь тёмное и явное,
что так сумели разломать…
Без бунта, видно, было пресно бы
читать с прононсами главу.
Трон – высоко.
Торгуем креслами,
что с видом прямо на Москву!
…Экскурсовод нас к дому барскому
ведёт. И в сумерках видны
заретушёванные красками,
четыре Пушкинских сосны…
Возможно, Вам будут интересны следующие статьи:
№№ | Заголовок статьи | Библиографическое описание |
---|---|---|
51 | Светлой памяти Светланы | Малышев Е. Светлой памяти Светланы : [об автозаводской поэтессе С. Рожневой] // Автозаводец. – 2011. – 2 марта. – С. 3 |
52 | Пусть оттенков разных будет много | Пусть оттенков разных будет много // Здравствуйте, люди! – 2011. – №3. – С. 14. |
53 | Владимир Махин: «Журналист — это не профессия, а призвание горячих сердец» | Князева, К. Владимир Махин: «Журналист — это не профессия, а призвание горячих сердец» : [о журналисте В. Махине] // Автозавод ONLINE. – 2011. – 18 февр. – 4 марта. – С. 11 |
54 | Немного о себе | Колчин В. Немного о себе // Фрагменты целого : (избранная лирика) / В. Колчин. – Нижний Новгород, 2011. – С. 5-6 |
55 | Не только в рифму | Не только в рифму // Здравствуйте, люди! – 2010. – №10. – С. 15. |
56 | Дым Отечества. Анатолий Гринес | Гладышева А. Дым Отечества. Анатолий Гринес [Электронный ресурс] : [отрывок из статьи «Дым Отечества»]. // Новая газета. 2010. – 17 сент. – Режим доступа: http://novayagazeta-nn.ru/2010/157/dym-otechestva.html (Дата обращения: 19.03.2015) |
57 | Ковали победу в цехах | Высоцкий, А. Ковали победу в цехах : [репортаж из прошлого в стихах] // Автозаводец. – 2010. – 30 янв. (№ 15). – С. 2. – фот. |
58 | Михаил Садовский: о времени и о себе | Зинина М. Михаил Садовский: о времени и о себе // Автозаводец. – 2009. – 30 окт. – С. 2 |
59 | Возвращение Станислава Кондрашова | Мамонтов В. Возвращение Станислава Кондрашова [Электронный ресурс] : [воспоминания о журналисте-международнике]. // Известия. – 2009. – 20 мая. – Режим доступа: http://izvestia.ru/news/348741 (Дата обращения19.03.2015) |
60 | Престижная премия популярному писателю | Зинина, М. Престижная премия популярному писателю : [об автозаводском писателе Н.А. Культяпове] / М. Зинина // Автозаводец. – 2008. – 31 окт. (№163). – С. 3. – фот. |