Николай Иванович Кочин

Нижегородская земля подарила России немало талантливых, самобытных писателей. Но далеко не все из них, прославившись на всю страну, оставались жить и работать в Нижнем Новгороде. Николай Иванович Кочин – приятное исключение: его романами «Девки» и «Парни» зачитывался весь Советский Союз, а он до конца жизни оставался верен своей малой родине, писал о земляках, об их буднях, проблемах и удачах.

Николай Иванович Кочин родился в селе Гремячая Поляна Дальнеконстантиновского района. Его дед и бабушка были крепостными потомка графа Орлова, фаворита императрицы Екатерины II. Родители были крестьяне. Детство и юность писателя прошли в деревне, вместе с отцом он пахал, работал на гумне и сенокосе.

О своем детстве писатель вспоминал так: «Рос, как крапива у забора, в ужасающей бедности. На уличке, где я жил, все были бобыли или нищие. Домишки без дворов, без садов, без огородов, близ оврага, куда бросали мусор. И кормилась беднота подаянием или поденщиной. Спали на соломе или лохмотьях, подложив поленья под голову».

Несмотря на бытовые трудности, творческая натура мальчишки берет свое. Лет с семи он начинает сочинять и исполнять частушки под гармонь, потом, когда выучился писать, придумывает стихи и басни. 30 Николай оканчивает сельскую школу, потом, в 1917 году, высшее начальное училище в с. Дальнее Константиново. Осенью 1920 года поступает на филологический факультет Нижегородского пединститута, где запоем начинает читать классиков русской литературы.

В институте Николай Кочин выпускает рукописный журнал, в котором статьи, очерки, фельетоны, стихи и другие сочинения были подписаны разными именами и фамилиями. Но все его однокурсники знали: весь журнал – дело рук Николая Кочина. Параллельно Кочин пробует свои силы в «серьезной прозе». В конце 1924 года и первую половину 1925 года он работает учителем, а затем и завучем в средней школе в г. Павлове-на-Оке. В этом же году в «Комсомольской правде» публикуется его рассказ «В лесах».

Вскоре Николай Кочин на три года уезжает учительствовать в Туапсе, где пишет свой первый роман «Девки». Роман публикуется в московском журнале «Октябрь». Кочин приезжает в столицу, знакомится с московскими литераторами, с членами Союза крестьянских писателей. Особенно близко сходится писатель с Александром Фадеевым, который защищает Николая Кочина от нападок некоторых московских критиков, считавших роман несвоевременным и даже опасным. Вскоре роман «Девки» выходит отдельной книгой в издательстве «Федерация», после чего еще не раз переиздается.

На 26-летнего Николая Кочина обрушивается настоящая писательская слава. Он не останавливается на достигнутом и продолжает писать. Тяга к литературной работе превращается в Кочине в органическую потребность. Он уже не представляет себе жизни вне литературы. Он выписывает множество журналов, постоянно пополняет свою обширную библиотеку, просматривает газеты, делает много вырезок и сортирует их, ведет обширную переписку. В 1928 году публикуются его не менее известные «Записки селькора».

В 1929 году в Нижнем Новгороде закладывается автозавод. Кочин инкогнито устраивается в бригаду, наблюдает за людьми, изучает жизнь и быт рабочих и пишет роман «Парни» о строителях Горьковского автомобильного завода. В романе писатель, в частности, рассказывает о двух лучших бригадах стройки – Переходникова и Сорокина. Подлинные фамилии бригадиров хорошо знакомы нынешним нижегородцам по названным в честь них улицам.

Н.И. Кочин продолжает много работать, пишет рассказы и повести, печатается в центральных газетах «Правда», «Известия», «Комсомольская правда», строит планы на будущее. Перед самой войной он становится секретарем Горьковской писательской организации.

С августа 1943 года в жизни писателя начался период, который в советские времена его библиографы и критики уклончиво называли вынужденным перерывом в работе. Тогда по доносу был арестован один из членов Горьковской писательской организации. В сентябре добрались и до Н.И. Кочина. Вместе с писателями П. Штатновым, А. Патреевым и директором областного издательства М. Залесиным Николая Ивановича обвинили в создании контрреволюционной организации и контрреволюционной деятельности, направленной на подрыв и ослабление Советского государства. Через два месяца после непрерывных допросов и издевательств писателю было предъявлено обвинение по статьям 58.10 и 58.11. Далее был суд, по решению которого Николая Ивановича приговорили к 10 годам лишения свободы с последующим поражением в правах на 5 лет и с конфискацией имущества. Наказание он отбывал от звонка до звонка сначала в лагерях Сибири, потом Казахстана.

Н.И. Кочин принадлежал к писателям, создающим свои произведения на основе личного житейского опыта. Его повесть «По вольному найму» о лагерном периоде жизни начинается такими словами: «Когда за мной затворились железные ворота каторжного лагеря и я вышел на волю, я был как тот пес, которого держали десять лет в темной конуре, спустили с цепи и вытолкнули со двора. Я растерялся, я отвык ходить за стенами лагеря один: мы ходили пятерками, сцепившись под ручку, не оглядываясь даже по сторонам, где шли большие немецкие овчарки и конвойные с автоматами. Мы шагали в ногу, глядя перед собой идущему в затылок. И вдруг – такая беспомощность: идти без правил, одному, глядеть куда хочется, делать что хочешь: останавливаться, оборачиваться, даже смеяться... Я стоял за воротами и все не решался отойти от них, мне казалось, что случится несчастье за такое нарушение...»

Можно себе представить, сколько душевных сил понадобилось писателю, чтобы после всего пережитого снова включаться в работу и продолжать активную жизнь. Как «пораженец», Н.И. Кочин после освобождения не мог проживать в больших городах, поэтому с 1953 по 1955 год он обустроился на Бору. В 1956-м Николай Иванович Кочин был полностью реабилитирован. Вот что писал о Кочине после заключения Валерий Шамшурин: «Не сломленным, а готовым к действию вернулся Кочин из сибирской ссылки и еще до полной своей реабилитации уверенно принялся за работу, считая необходимым сказать все, что вырывалось наружу. И все же несколько лет ему пришлось адаптироваться, прежде чем он восстановил в себе прежнюю способность владеть словом. Внешне он выглядел спокойным, благопристойным и даже респектабельным — у него одна за другой переиздавались его книги «Девки», «Юность», «Кулибин», и ему воздавали заслуженные почести, но внутри у него бушевал вулкан.

Бывший «воинствующий безбожник», смеявшийся над попами и считавший иконы «обыкновенными досками», он увлекся вопросами веры. А счастье находил в том, что не утратил совести и любил звездное небо над головой — и это было совсем не по Канту, которого Кочин ставил впереди всех философов. Стареющий, но еще не седой, с отнимающимися после лютых переохлаждений в тюрьме и на каторге ногами писатель трудился с удвоенной энергией. По старой привычке он писал ручкой с пером, макая его в банку с разведенными чернилами и выводя с нажимом на бумаге крупные четкие буквы, свою, только ему присущую вязь, схожую с почерком дореволюционных мастеров, которые не боялись отвечать за каждое свое слово.

Кочин не дожил до горбачевской «перестройки», но он на себе испытал РАППовскую «перестройку», которая, к счастью, не была воплощена полностью, но все же тлетворным духом своим принесла немалый вред, когда уничтожалась сама русская история под лозунгом одного крикливого поэта без национальности: «Я предлагаю Минина расплавить, Пожарского...», растаптывались классические традиции, внедрялись вульгаризаторство и нигилизм. Однако в своих тайных записях, ссылаясь на атмосферу 20-х и начала 30-х годов, на беспокойные дни своей писательской деятельности, Николай Иванович точно предугадывал, каким махровым цветом могут расцвести в будущем посеянные антинародными деятелями, презрительно называвшими Россию Расеей, ядовитые семена. Ему не пришлось увидеть этой напасти, но как точно в цель били бессонные его мысли: «40 лет доказывали, что личность в истории роли не играет.

А умер Сталин, и стали все гадости приписывать ему, все объяснять его волей, дескать, он сам всю власть забрал и он один за все в ответе». (И это написано при всем неприятии Кочиным Сталина!) Он ушел из жизни с чистой совестью труженика, вспахавшего свое поле. В ящиках его письменного стола осталось немало исписанных страниц, о которых не ведал никто. Запекшаяся боль была на этих страницах, разящая всякую ложь правда, мудрость высоких истин, раздумья о временах, переходящих одно в другое, чтобы свидетельствовать о бесконечности мятущейся и страдающей жизни, которая все же дает счастье и являет многогранную красоту».

Источник: Опаленные лихолетьем: Очерки о нижегородских деятелях культуры и искусства, репрессированных в 30–70-е годы ХХ века / Сост. В.И. Жильцов, И.М. Фаворская, Н.О. Юдина. – Нижний Новгород, 2009 – 106 с.