Помни ГУЛАГ

30 октября – День памяти жертв политических репрессий

«Я выжил назло тем, кто меня посадил», — говорит Мстислав Павлович Толмачев, за плечами которого семь лет колымских лагерей.

НА БУМАГЕ ЛЬГОТ МНОГО

Лет десять назад в списке ассоциации реабилитированных политзаключенных Автозаводского района, возглавляет которую старый колымчанин Мстислав Толмачев, было 26 фамилий. Сейчас — 11. Люди, пережившие ГУЛАГ, тихо уходят из жизни.

Несколько лет назад государство приняло закон «О реабилитации жертв политических репрессий», он должен был хоть в какой-то мере окрасить жизнь безвинно пострадавших.

— Льгот записано много, но денег для их исполнения почти нет. Лекарства, например, приходится покупать, а не получать бесплатно, — сказал Мстислав Павлович.

Впрочем, колымчане понимают, что стране, где то и дело случаются катастрофы, сейчас не до них. Понимают, а потому и не требуют. Привыкли довольствоваться малым.

Раз в год, оставшиеся в живых после репрессий автозаводцы получают от муниципального центра социальной защиты района продуктовые наборы стоимостью около ста рублей. Несколько лет назад гуманитарную помощь его ассоциация получила от немцев.

А ведь за плечами каждого из реабилитированных многолетний и почти бесплатный труд на государство в шахтах Колымы, на лесоповалах в тайге.

«ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКУ...»

В роду Толмачевых из поколения в поколение передавался рассказ, как на Чудском озере сражался с немецкими рыцарями их дальний предок. Отец Мстислава — герой обороны Порт-Артура. А вот самому не довелось быть на фронте: по навету негодяя и завистника в 1940-м угодил на Колыму.

В камере, куда он попал, Мстислав Толмачев прочитал на стене незаконченное по-латыни: Человек человеку...» И добавил, нацарапав пряжкой «волк».

— Днем мы дремали, а ночью из камеры кого-нибудь выводили на расстрел, — вспоминает он.

— Прощайте, товарищи!» — щелкнул каблуками один военный, когда его повели. Стреляли в подвале.

КОЛЫМСКИЕ ВСТРЕЧИ

В памяти Толмачева хранится множество историй о судьбах людей «сталинской эпохи», виновных и безвинных.

— Конец тридцатых годов. Сидел студент на завалинке и учил математику. Подошел секретарь Мызинского райкома Сарбаев: «Ты подпишешься на заем?» — «И рад бы, да не могу: на стипендию живу. Не хочу быть нахлебником у сестры». — «Как, ты не дашь государству в долг?» Студент послал секретаря подальше. Парня арестовали. На суде он высказал все, что думал о советской действительности, и получил срок. Вскоре взяли и Сарбаева — как врага народа. Он оказался на Чукотке. Я тогда работал медиком при морге больницы лагеря и вскрывал труп Сарбаева. Он работал на метеостанции, там ему доверили ружье, и Сарбаев погиб от случайного выстрела.

...На пересылке в Хабаровске я познакомился с одним крымским бандитом, татарином. «А я, — рассказывал он, — встретил в лагере своего прокурора. Заточкой его ночью пришил».

...В наш лагерь на Чукотку привезли каторжников. Все они были очень худые. Один умирающий подозвал меня: «Сядьте рядом. Я командир батальона. Отказался вести людей в атаку без артиллерийской поддержки и танков. Отказался губить людей. И вот я здесь». Он умер, и я закрыл ему глаза.

КТО ВИНОВАТ?

На этот извечный вопрос русского интеллигента Мстислав Толмачев отвечает так:

— Бедному нашему народу многие годы ужасно не везло. Всегда власть захватывала шайка каких-то заговорщиков, которые в личных целях, манипулировали народом, пользуясь его доброй душой, доверчивостью, а подчас и невежеством.

Мстислав Павлович знает, почему он оказался на Колыме.

— Многое в моей судьбе зависело от воспитания. Мать моя была болгарка, предки ее бежали от турецкого ига. Она воспитывала меня в духе прямоты, неприятия несправедливости. Все это я воспринял и от комсомола, был комсоргом курса.

Я сформировался как честный, порядочный, но неопытный в жизни, непримиримый к несправедливости человек. А негодяев хватало всегда.

«ВАМ ЕЩЕ БЫ НАДО ПОСИДЕТЬ...»

Оглядываясь на прошлое, Толмачев считает, что с ним обошлись еще гуманно: семь лет лагерей и три года поражения в правах. Бывало хуже. Дважды, когда в него стреляли охранники, жизнь висела на волоске. Он мог умереть от голода, замерзнуть, как тысячи таких же, как он, заключенных. Но вот 1956 год. Оттепель... Казалось бы, вместе с ГУЛАГом ушли в прошлое и люди, его охранявшие. Но...

— После реабилитации я получил назначение директором школы в колонию Буреполома. Так за глаза они, эти подонки в погонах, называли мня хрущевцем, всячески мне  гадили. А один как-то сказал: «Вам еще бы надо посидеть!»

Мстислав Павлович пишет воспоминания и мечтает о будущем России.

— Хочется верить, как говорил Анатоль Франс, что человечество, если не погубит себя своей глупостью, в далеком будущем все же построит справедливое общество.

Мстислав Толмачев, филолог по образованию, пишет стихи и воспоминания о ГУЛАГе в надежде, что они помогут людям стать лучше.

В. Киселев