Анцупова Ольга Борисовна «Не умирай раньше смерти!»

Памяти моей Мамы и ее поколения — поколения Детей Войны...

«Не умирай раньше смерти…» — как часто я слышала эти слова от моей мамы — Быковой (Масленниковой) Надежды Федоровны! Раннее полусиротство и первая бомбежка на Карельском перешейке во время советско-финской войны, блокада Ленинграда и потеря родных, детские дома и смертельный приговор врачей, дефолты и инфляции, перестройки и погромы в национальных республиках — через многое пришлось пройти этой изумительно красивой женщине.

Говорят, «Бог никогда не посылает нам испытания большие, чем мы можем вынести». Мама моя, действительно, вынесла столько всего, что с лихвой хватило бы на несколько судеб. Но мы никогда не слышали от нее ни жалоб, ни стонов, ни брюзжаний — ни на трудности, ни на годы, ни на болячки. Всегда улыбчивая, доброжелательная, отзывчивая, с потрясающим чувством юмора и вот с этим самым: «Не умирай раньше смерти…»

Лет в 14 моя дочь Катеринка посвятила своей бабушке такие строки:

А что тут говорить ?

Жива назло Судьбе !

Кого благодарить

За эту жизнь тебе ?

Полусиротства след,

Полуудачи тень,

И призрак эполет

В какой-то давний день …

Вся жизнь твоя — навзлет,

Вся жизнь твоя — борьба !

Движение — вперед,

А в спарринге — Судьба !

В тени своих врагов

Ни разу не жила,

Да и чужих богов

К себе не привела …

Хоть метила война

Осколком рваным в грудь,

И выпита до дна

Всей перестройки муть.

А что тут говорить ?

Жива назло Судьбе !

Дано тебе кроить

Удачу по себе !!!

Февраль 1942 года. Блокадный Ленинград. В огромной выстуженной квартире № 1 дома № 243 на улице Лиговской сидят, тесно прижавшись друг к другу, седой старик и маленькая девочка. Перед ними в самоваре почти превратилась в ледяной комок последняя щепотка вареного гороха. Но они не едят, хотя голод уже пометил их лица глубоко запавшими глазами и ввалившимися щеками — замерев от восторга, ребенок слушает поэму Лермонтова «Демон». «Печальный демон, дух изгнанья, летал над грешною землей, и лучших дней воспоминанья…» — почти неслышно раздается над ухом ребенка. Голос постепенно затихает и одновременно с ним затихает и сердце моего прадеда Ивана Васильевича Масленникова…

Как, каким образом, в тот горький апрельский день 1942 года маленькая девочка выскочила во время бомбежки на середину двора — трудно объяснить. Может, потому, что рядом уже не было родных людей, а чужие мамы и бабушки в суматохе, царящей у входа в бомбоубежище, просто не заметили ее. Да и сердобольная дворничиха тетя Поля, приютившая осиротевшего ребенка, в тот момент отвлеклась, помогая вносить в подвал раненого. Вот и получилось так, что Надя первая заметила самолет с большими черными пауками на крыльях, который совсем низко опустился над крышами домов. Но она не испугалась, ведь тетя Поля всегда говорила, что бояться в этой жизни ничего не надо. Поэтому девочка громко запела услышанную от взрослых песенку: «Аэроплан! Аэроплан! Посади меня в карман!»

Ну, откуда было знать пятилетней малышке, что сидящий за штурвалом сытый немецкий летчик решит немного поразвлечься «охотой за одиночными целями». Первая же очередь прошила большую тряпичную куклу — последний подарок дедушки. Девочка от неожиданности и обиды замерла, и только тут услышала крик тети Поли: «Надя! Быстрее сюда!» Дворничиха уже почти добежала до ребенка, но другой немецкий самолет сбросил бомбу. Сбросил удачно, сровняв с землей дом и заживо похоронив всех, кто в тот момент находился в бомбоубежище. Одновременно осколками была убита наповал тетя Поля, а Надю воздушной волной отшвырнуло из-под очередной пулеметной очереди бравого фашистского снайпера, и она осталась лежать, истекая кровью от осколочных ран в голове и в груди и со сломанной рукой.

Но ей повезло — ее не только нашли среди руин дома, но еще, собрав необходимые вещи, определили в детский дом Московского района г.Ленинграда. Наш семейный архив сохранил имена спасителей моей мамы: «управхоз Черганова» домохозяйства № 95 по Лиговской улице, дом 245, и «соседка Петрова» из разрушенного в тот день дома № 243 по той же улице. Именно они подписали «Акт», начинавшийся словами: «1942 г. апреля 13 дня составлен настоящий акт в том, что действительно ребенок Масленникова Н.Ф. не имеет родителей и домохозяйство № 95 по Лиговской улице 245 ходатайствует о принятии ее в детдом. Все личные вещи ребенка перечислены ниже…»

Детский дом № 22 Московского района г.Ленинграда. Сегодня, 15 июня 1942 года его будут эвакуировать в г.Сызрань Куйбышевской области. Дети помладше путешествие по Ладоге воспринимают как веселое приключение, те же, кто постарше, уже ощущают страх перед неизвестностью и горе оттого, что папы, обязательно вернувшиеся с фронта, не смогут их отыскать. Поэтому сегодня во дворе слезы и попытки убежать одних ребятишек мешаются с нетерпением побыстрее очутиться «на корабле» других. А моя мама, присев на ступеньки детдома, тихонько нашептывает своей тряпичной кукле строки из любимой поэмы «Демон» М.Ю. Лермонтова: «И дик,  и чуден  был вокруг  весь божий мир; но гордый дух презрительным окинул оком творенье бога своего…»

— Наденька, быстрее! Мы уезжаем!

Девочка встрепенулась и подбежала к грузовику, на который взрослые быстро подсаживали последних воспитанников. И вот, наконец, Ладога! Один за другим от причала отходят катера с детьми. Огромные красные кресты яркими метками, видными с высоты, — словно святые обереги над маленькими подранками, расположившимися на палубах. Не помогло. Первый фашистский самолет, словно пробуя на вкус беззащитность катеров, на низкой высоте дает пробные очереди по палубам. Воспитатели своими телами пытаются укрыть малышей, но все бесполезно, ведь в охоту на детей включаются еще два самолета. Начинается бойня — страшная, жестокая, беспроигрышная для немецких асов — ведь нет ничего более легкого, чем такие мишени. Два катера из трех были потоплены, а тот, на котором мама с уцелевшими добирается до Сызрани, скорее напоминает труповозку с немногими живыми на борту.

Год 1948… Случилось чудо. На пороге детдома появилась 74-х летняя седовласая дама. Именно так — дама, иначе было трудно назвать эту пожилую женщину на каблучках, в шляпке и с изящным ридикюлем в руке. Ее вид на фоне послевоенной разрухи сразу привлек внимание персонала детского учреждения.

— Надежда Николаевна Масленникова, бабушка Нади Масленниковой, вашей воспитанницы, — представилась дама. 

А навстречу ей уже бежала-торопилась маленькая девочка. Бежала молча, словно боялась криком своим спугнуть это чудо. Подбежала, остановилась и прошептала:

— Бабуленька… А дедушки больше нет…

Прижалась к родному человеку и тихо заплакала
(как Надежда Николаевна искала внучку, здесь: http://www.proza.ru/2016/10/29/1007).
 

Жилось моей маме с бабушкой непросто, как и всем в те послевоенные годы. Да и Надежда Николаевна после пыток в гестапо (она во время войны была связной у партизан) частенько прибаливала. Но вот в 1949-м году вернулся мамин отец, Федор Иванович, а чуть раньше его брат — Николай. И хоть были все они порядком искалечены войной этой проклятой, но сохранили они души свои в чистоте и окрыленности. И снова по субботам стали собираться все в доме бабушки под Ленинградом в Вырице на семейные вечера, где читались стихи и пелись под гитару романсы, где говорили о прекрасном и о будущем, будто еще не пахло вокруг гарью недавних пожаров и печальные развалины домов не напоминали о недавних боях…

Война вновь ворвалась в мамину жизнь националистическими погромами 90-х г.г. В те годы, она — медик и жена военного врача, проживала на Кавказе, куда в 80-х из России были направлены медицинские работники разных специальностей. Молодые фашисты толпой изуродовали моих, уже пожилых, родителей. Одиннадцать дней мама провела в коме с серьезными травмами и перспективой полной слепоты (кислотой было обожжено три четверти роговицы глаз), но первыми ее словами, когда она очнулась, были: «Дайте мне губную помаду — я приведу себя в порядок». В те дни она очень долго и трудно карабкалась навстречу жизни, но сумела снова победить смерть, а главное — начала  видеть. И выйдя, наконец, из больницы, она опять произнесла свое: «Не умирай раньше смерти…»

Вся жизнь моей мамы — служение Семье. И в далеких военных гарнизонах, и в больших городах, где бы мы ни жили, у нас неизменно проводились детские праздники и литературные вечера, конкурсы и викторины, соревнования и различные тематические мероприятия. Каким образом наши родители находили время на то, чтобы самим придумать праздник, разработать его сценарий, а потом провести, — трудно понять, ведь папа и мама иногда сутками стояли у операционных столов, спасая людей. Но они — сами лишенные войной нормального детства — создавали его для нас, превращая каждый наш день в сказку, наполненную восторгом от чудесного «сегодня» и безоглядной верой в удивительное «завтра».

А еще: мама с папой на всю жизнь преподали нам с братом урок настоящей любви, которая только может быть между мужчиной и женщиной. Любви, когда двое живут не рядом под одной крышей, а вместе. Любви, свет которой и сегодня согревает нас — их детей — хотя наших родителей уже нет в этом мире. И когда я сегодня вспоминаю о Маме, я обязательно говорю и о нашем Папе:
http://www.proza.ru/2010/12/16/497

Мама очень любила жизнь. Может поэтому, несмотря на однозначный приговор врачей о том, что она доживет лишь до 18-20 лет, она дожила почти до 75. Хотя до последнего дня ее диагноз подтверждался в разных клиниках. Чудо ли это? Скорее — награда за ее потрясающее умение радоваться всему вокруг — новому дню, любой погоде, встречам с хорошими людьми, возможности видеть, слышать, дышать. Она прекрасно играла на гитаре, говорила и читала на шести языках, до 70 лет водила машину, освоила стенографию и даже — после 70-тилетия своего — WEB-дизайн.  Ей все было по-настоящему интересно.

И именно благодаря маме в нашем роду не разорвана связь поколений. Вместе с детскими сказками в нашу с братом жизнь одновременно пришли рассказы о наших пращурах. Пожелтевшие фотографии и письма, справки и документы, семейные записи и вещи. В нашем доме ежегодно зажигаются свечи 18 марта в честь прапра…деда Ивана по линии Масленниковых, сражавшегося бок о бок с Ярославом Домбровским на баррикадах Парижа и расстрелянного у «Стены коммунаров» на кладбище Пер-Лашез. 4 июня мы поминаем прадеда Петра по линии Смирновых, погибшего от ран на канонерской лодке «Кореец» в битве за форты Дагу. А 27 января в День снятия блокады Ленинграда мы собираемся в Санкт-Петербурге, чтобы навестить наших родичей, упокоившихся на Пискаревском кладбище. И сколько еще таких памятных дат и имен живыми зарубками навсегда осели в нашей памяти!

Наша мама учила нас знать не только историю своего рода, но и историю своей страны. Именно она объяснила, почему и в годы величия России, и в годы ее испытаний мы должны оставаться на своей земле, а не бежать за объедками к чужим столам. И это наша мама, искалеченная в националистических погромах, жизнью своей явила образец того, как должен пройти свой путь настоящий человек: не деля людей «на своих и чужих», не ставя клеймо за разрез глаз или цвет кожи, а ценя друг в друге только душу. Это мама показала нам красоту и мудрость традиций и обычаев других народов, познакомила нас с искусством Запада и Востока, Азии и Кавказа.

И это она, за несколько минут до своей внезапной смерти 2 августа 2009 года, читала мне наизусть «Демона» М.Ю. Лермонтова. Ее сердце по удивительному стечению обстоятельств остановилось на строках:

… Ее душа была из тех,
Которых жизнь — одно мгновенье
Невыносимого мученья,
Недосягаемых утех:
Творец из лучшего эфира
Соткал живые струны их,
Они не созданы для мира,
И мир был создан не для них!

ПОСЛЕСЛОВИЕ
Разбирая Мамины тетрадки с ее стихами, написанными в детском доме в возрасте 6-8 лет, я нашла такое четверостишие (прим. — знаки препинания и выделения мои):

Я ВЕРЮ людям — и хотя не раз
Они мне нос и сердце разбивали,
Я БУДУ ВЕРИТЬ — ведь и кровь, и грязь
С меня другие бережно смывали!
 

Одну из «детдомовских» фотографий можно увидеть здесь:
 

http://www.proza.ru/2012/01/23/427