Жизнь в горении

Об отце Николай Иванович вспоминает с большой любовью.

— Наш отец, Иван Игнатьевич, был для всех нас, братьев и сестер, во всем и всегда образцом: и когда крестьянствовал в Наровчате Пензенской области, и когда работал в Горьком на маслозаводе и в гараже. В его мозолистых и крепких руках любое дело спорилось. Всегда он был прямым, честным, добрым. Большим уважением пользовался отец у окружающих. Нас, сыновей, он привязывал к себе и своими рассказами о войнах — империалистической и гражданской, в которых участвовал с начала и до конца. Однажды, в тридцать девятом году, — мне тогда и пятнадцати не было — показал нам отец свой Георгиевский крест (хранил в старинном сундуке со звоном) и рассказал, за что получил. Вызвался добровольцем за «языком» к немцам пойти. И привел «унтера», да еще из главного штаба, — перед самым прорывом в 1916 году. Сам генерал Брусилов вызвал тогда к себе солдата Ивана Бородина и прикрепил к его гимнастерке этот крест.

А когда Николай Бородин в марте 1942 года пошел в Ждановский райвоенкомат города Горького проситься добровольцем на фронт (чтобы не отказали, он прибавил себе два года), отец, чаще обычного пыхтя «козьей ножкой», сказал:

— Рановато, Коля. Нет? Ну, тогда сам решай, парень. Смотри, не осрами Бородиных.

Начал Николай Бородин Великую Отечественную войну в десантных войсках, защищая Москву. А осенью 1942 года в бою под Ржевом Николай — уже опытный наводчик 45-миллиметровой пушки — воюет в составе 49-й отдельной стрелковой бригады.

Бои здесь шли ожесточенные. Вместе с передовыми цепями наступающей пехоты на руках перекатывалась и пушка, в нужные моменты поддерживая пехоту.

Но вот фашисты подвели резервы и перешли в контратаку, бросив вперед танки. Пять машин поползли прямо на бородинское орудие. А вокруг него ад: беспрерывно рвутся вражеские снаряды и мины, строчат пулеметы, трещат винтовочные выстрелы. Убиты командир орудия и два бойца из расчета. Вместе с двумя оставшимися в живых артиллеристами сержант Бородин вступает в неравный бой с фашистскими машинами.

Первый же снаряд он посылает в головной танк. Как раненый зверь, завертелся танк на месте, беспорядочно стреляя. Его начали обходить два других танка, Николай быстро наводит в правый, дергает за боевой спуск. Мгновение — и фашистский танк запылал ярким пламенем. Без задержки Николай направляет пушку в левый. Выстрел — и левый танк запылал на том же рубеже. В обход горящим танкам враг бросает еще две машины, в одну из которых быстро попадает снаряд, посланный «сорокопяткой», но... прямое попадание вражеского снаряда разбивает пушку. Взрывной волной отбрасывает сержанта Бородина на несколько метров в сторону...

Когда он очнулся, то почувствовал нестерпимую боль во всем теле, а с разбитого лица струйками текла кровь. Приподняв голову, Бородин увидел рыскающих по полю фашистов. Они добивали раненых.

Вынув из-за пояса гранату, Бородин замер в готовности взорвать себя вместе с фашистами, если они подойдут к нему. Но враги, видно, приняли его за мертвого — прошли мимо.

Когда сгустились сумерки, Николай, испытывая невероятную боль, пополз с поля битвы. Наши отошли.

До леса, в котором только и можно было укрыться, Николай дополз уже ночью. Здесь силы совсем оставили его. Очнулся с рассветом от холода, все тело ноет, болит, в ушах страшный шум.

«Здорово меня измяло», — подумал Бородин и начал себя ощупывать и осматривать. На лице сгустками запеклась кровь, оцарапанная при падении на камни спина сильно саднила, живот и ноги ныли от осколочных порезов, и больше всего досталось правой ноге: рваные раны на бедре сзади и в нижней части икры вызывали острые боли при малейшем движении.

С большим трудом Николаю удалось снять карабин и заплечный вещевой мешок. В нем нашел пайку хлеба, суточный запас сухарей, банку мясных консервов, кусок мыла, индивидуальный пакет, пару портянок, полотенце и... что удивило его — восьмушку махорки. Удивило потому, что сам он не курил и всегда его табачный паек старшина отдавал другим.

На ремне, в кобуре, висел трофейный пистолет — подарок погибшего в последнем бою командира батареи — и кожаный патронташ с семью винтпатронами.

В лесу было тихо, только птицы порхали и пели. Прислушиваясь к ним, Николай несколько успокоился. Еще раз осмотрев свои запасы, он трезво оценил: неизвестно, сколько придется добираться до своих, надо экономным быть, действовать не спеша, обдуманно, а прежде всего — перевязать раны на ноге. Но как отодрать прилипшее к ранам белье?

«Надо отмочить», — мелькнула мысль. С трудом пополз на поиски воды.

Во второй половине дня он наткнулся на студеный ключ в овражке, заросшем густым кустарником. Прильнув к струйке потрескавшимися губами, Бородин жадно пил. Съел кусок хлеба и почувствовал себя настолько хорошо, что сумел перевязать рану на бедре. Снять же сапог, чтобы осмотреть, промыть и забинтовать рану на икре ноги, сил все же не хватило.

Большую службу сослужил ему памятный подарок отца — перочинный ножичек, случайно сохранившийся у него в кармане. Им Николай срезал деревце с рогулькой и приспособил из него себе костыль. Однако идти было все равно тяжело.

Ориентируясь по звездам, мху на деревьях, а также по направлению пролетающих своих и вражеских самолетов, Бородин держал путь на восток.

На четвертый день где-то недалеко справа прозвучали орудийные выстрелы. Как артиллерист, он сразу определил, что до своих самое меньшее три-четыре километра. Стреляла гаубичная батарея фашистов.

К концу пятого дня он съел последний сухарь. Весь шестой день Бородин утолял голод лесными и болотными ягодами, желудями. Пробовал есть грибы, кору деревьев, но проглатывал все это с трудом. Ночью на седьмые сутки его измучили рези в животе. Утром Николай заковылял дальше. И вдруг перед ним выросла лесная сторожка. Опустившись на землю, он долго из-за дерева наблюдал — не покажется ли кто из нее. Уже солнце высоко поднялось, а у домика никого, и он все больше манил к себе, обещая тепло, а может, и еду. Отважившись, Николай подполз, «костылем» толкнул скрипучую дверь и выставил вперед пистолет.

— Кто там? — услышал Бородин настороженный голос. Из предосторожности Николай спрятался за стенку и потребовал:

— Выходи!

Из домика вышел богатырского сложения русый ефрейтор, тихо спросил:

— Кажись, нашей, 49-й, браток?! Да тебя, сержант, признать трудно: оборванный ты весь, закопченный... Ну давай, помогу тебе...

И ефрейтор сразу принялся за дело. Ножом он распорол голенище, снял сапог с правой ноги Николая, разорвал штанину, рывком открыл рану.

— Все, все, успокойся, браток. А рану-то запустил ты... глянь-ко, как ногу-то разнесло...

Бородин наблюдал за ним, улыбаясь этому радушному парню. Бросалось в глаза, что ефрейтор больше и очень споро, ловко орудует все правой, а левой рукой чуть касается до всего. Как бы читая мысли Николая, он сказал:

— Маленько вот выше локтя и меня пуля задела.

Скоро Николай узнал: ефрейтор — командир стрелкового отделения его же бригады, участвовал в том же бою. Сибиряк комсомолец Иван Федоров тоже пробирается к своим. У него было в «крайнем запасе», как он сказал, два сухаря и три куска сахару.

— Сейчас, браток, чаевничать будем, — с улыбкой сказал он и подал Николаю сухарь, кусок сахару и свою кружку с горячей водой.

— Вот что, Коля, — начал Федоров, когда Бородин после долгого сна открыл глаза, — три пульки, что у тебя в пистолете, давай сбережем на крайний случай — для себя. Не понимаешь? В плен сдаваться не будем ни в коем случае. А сейчас схожу-ка я на разведку. Кажется, деревня близко. Слышно, как собаки лают. Может, и харчей раздобуду.

...Выйдя на опушку леса, ефрейтор увидел метрах в двухстах несколько домиков. Ложбинкой и кустарником пробрался он к крайнему, долго приглядывался и, решившись, крикнул:

— Хозяева!

Через несколько минут в дверях показалась пожилая женщина. Увидев у плетня советского бойца, широко открыла Удивленные глаза, потом запричитала:

— Откуда взялся? Немцы же в селе! Уходи, уходи, милый, поскорей. Подожди, — неожиданно закончила она и исчезла в избе. Еще через минуту женщина показалась в дверях и, озираясь по сторонам, приблизилась к бойцу.

— Хлеба, милый, нету, — сказала она печально. — Картошки вот возьми. И уходи, миленький, от греха подальше. Уж очень фашист лютует. Может, доберешься до наших — фронт-то близко.

Рассовав по карманам картофель, Федоров пустился в обратный путь. Добежал до леса, остановился, чтобы передохнуть, и тут услышал лай собак.

«Овчарки!» — пронеслось у него в мозгу, и он прибавил ходу. Подбегая к сторожке, ефрейтор крикнул:

— Коля, немцы!

В этот же миг из окна сторожки раздался выстрел. Это Николай, заметив несущуюся за Федоровым овчарку, выстрелил из карабина. Собака, дернувшись в воздухе, уткнулась носом в землю и замерла. Но тут на Федорова налетела вторая и сразу вцепилась в его воротник. Ефрейтор рывком перебросил через себя здоровенного пса и в упор пристрелил его. В этот же момент показались фашисты. Переднего, отчаянно кричавшего «хальт!», уложил Бородин, остальные залегли за деревьями.

Воспользовавшись этим, Федоров вбежал в сторожку, подхватив Бородина, стал тащить его в глубь леса. Беспорядочная стрельба сзади только подгоняла ефрейтора. Пули свистели над ними, одна пробила левое плечо Николаю.

С разбега, искусно балансируя, ефрейтор пробежал по лесинам, кем-то перекинутым через болото. Очутившись на твердой почве, он легонько опустил в траву товарища, крикнул: «Прикрывай огнем!» Сам вернулся, приподнял за концы обе лесины и утянул их на островок. Успел вовремя: тут же подбежали к болоту два фашиста. И только один из них вошел в воду — его скосила пуля, посланная из карабина Бородина, и фашист шлепнулся в болото. Второй бросился назад.

Убедившись, что погони за ними не видно, Федоров снова подхватил друга и пошел с ним через новое, теперь обширное болото. В некоторых местах оно было по пояс, и сибиряку пришлось туго. Достигнув леса и отдышавшись, сибиряк вместе с Бородиным развел костер. Товарищи хорошо обсушились, испекли картошку, поели, перебинтовали друг друга.

Далеко обходя населенные пункты, избегая дорог, они пробивались через чащобы по ночам, отлеживаясь в густых зарослях в светлое время суток, тесно прижимаясь друг к другу, чтобы лучше отогреться. Согревало их и то, что они все больше чувствовали огненное дыхание передовых позиций — ружейно-пулеметные перестрелки, разрывы гранат.

...Ночью, на одиннадцатые сутки скитаний, друзья очутились на нейтральной полосе. Обессиленных, обросших, с загноившимися ранами, их подобрали наши разведчики.

В госпитале, когда Николай смог двигать руками, развернул он носовой платок с документами, заботливо спрятанными медицинской сестрой у него под подушкой, и обнаружил, что на комсомольском билете осколком срезан верхний правый угол, а на всех страницах запекшаяся кровь. Этот комсомольский билет за №14896990 сейчас хранится в Горьковском историко-архитектурном музее.

Из госпиталя оба друга попали в 171-й стрелковый полк прославленной 1-й Московской пролетарской гвардейской дивизии. На алом стяге дивизии четыре ордена СССР. 17 Героев Советского Союза воспитаны в ее рядах. Среди них сын Пасионарии — Рубен Ибаррури. С дивизией друзья дошли до Берлина, где чуть ли не в последний день войны смертью храбрых погиб спаситель Бородина — сибиряк, старший сержант Иван Федоров.

Среди боев есть особо памятные для Николая Бородина.

...С рассветом августовского дня 1943 года на правом фланге фронта воздух разрезал выстрел легкой пушки. Это был сигнал к одному из заключительных сражений знаменитой Курской битвы.

Стрелковый взвод старшего сержанта Бородина залег, готовый пойти в наступление. Когда артиллерия перенесла огонь в глубину, над ротой взвилась ракета — сигнал к атаке. Вскочили пехотинцы, и пошли вперед. На местности, ранее занимаемой фашистами, валялись разбитые орудия, танки, пулеметы, зияли своими дырами разрушенные блиндажи, догорали постройки и деревья. Хорошо поработали наши артиллеристы, и пехотинцы быстро и почти без выстрелов прошли первую и вторую оборонительные линии врага. Но чем дальше шли бои, тем упорнее становились фашисты. Им сильно помогала авиация, с которой не справлялись наши зенитчики. Николай решил помочь им. Установив на срезанном снарядом дереве свой ручной пулемет, он пускает длинную очередь в низко летящий фашистский самолет и... удачно: он задымил и вместе с бомбами врезался в землю. Залповым огнем взвод сбивает и другой фашистский самолет. Пример бородинцев переняли и другие подразделения.

...Упорные бои шли за город Витебск осенью 1943 года. Батальону, в котором сражался Николай, была поставлена задача — проникнуть в тыл врага и захватить железнодорожную станцию, на которой находилось много эшелонов и складов с военными запасами.

Перед выходом у всех были отобраны документы. Сдал кандидатскую карточку и Бородин. Вышли с наступлением темноты. Было пасмурно, накрапывал мелкий, холодный, пронизывающий дождь. Шли с трудом по заболоченной местности. Около полуночи измученный батальон вышел на опушку леса невдалеке от станционного поселка. Тут разведчики доложили, что противник оставил станцию без боя и что на ней действительно много продовольствия и боеприпасов. Проверять данные разведки — хоть они и вызывали сомнения — времени не было, и комбат решил осторожно занять территорию станции. Как только передовая рота начала втягиваться в станционный поселок, ее со всех сторон осветили ракеты, тут же застучали вражеские пулеметы, а потом к ним присоединился и минометный обстрел. Враг устроил ловушку. Тяжело раненный командир роты скоро погиб. Убиты были и командиры взводов. В этот критический момент в командование ротой вступает старший сержант Бородин. Оценив обстановку, он в ожидании подхода других рот создал круговую оборону. На крики фашистов «рус, сдавайсь!» рота отвечала убийственным огнем. Одна за другой в предрассветных сумерках были отбиты четыре атаки гитлеровцев.

Многие погибли в этом бою, но рота выстояла. С рассветом, когда подошел весь батальон, сильной контратакой враг был отброшен, а впоследствии и уничтожен. Фашисты потеряли в этом бою много солдат и офицеров, немало орудий, минометов, танков.

...В это же лето 1943 года с Бородиным произошел даже на войне редчайший случай. Раненный в ногу Бородин, опираясь на винтовку, ковылял в медсанбат. Когда до медсанбата оставалось около километра, Бородин очутился на большаке, по обеим сторонам которого лежали поля. И вот тут из-за леса вдруг вынырнул немецкий самолет-разведчик. Заметив одинокую фигуру на дороге, фашист перешел в пике и выпустил очередь из пулемета. Хорошо, что старший сержант успел залечь. В двух метрах от него пули прорыли на земле борозду. Приподняв голову, Бородин увидел, что гитлеровец делает разворот: «Решил, гад, прикончить меня. Ну-ну, посмотрим, у меня же в магазине бронебойно-зажигательные...»

Забыв о раненой ноге, быстро дополз до кювета и приготовился к стрельбе по самолету. Тщательно прицеливался в стремительно приближавшийся к нему самолет. Третий выстрел угодил в мотор или бензобак, и фашистский стервятник задымил, загорелся и стремительно полетел вниз. Бородин, ликуя, наблюдал за столбом дыма, который высоко поднимался над местом падения фашистского самолета.

Вскоре в медсанбат прибыл командир дивизии гвардии генерал-майор Толстиков. Его интересовали детали этого исключительного боя. Долго хвалил он старшего сержанта за находчивость и точность стрельбы и вручил медаль «За отвагу».

В армейской газете «Гвардейское знамя» комсорг Федоров рассказывает и о таком эпизоде в боевой жизни старшего сержанта Бородина.

«...Стрелковый взвод, которым он командовал, вел бой за населенный пункт. Враг перешел в контратаку.

— Вперед, за Родину! — крикнул комвзвода и первым со штыком наперевес ринулся навстречу бежавшим фашистам. Бойцы не отставали от командира. Гитлеровцы не выдержали такого стремительного и смелого удара.

На плечах отступающего врага населенный пункт был взводом занят и, несмотря на неоднократные и яростные попытки фашистов восстановить прежнее положение, удерживался до подхода всей роты, а потом и батальона. В этом бою Бородин был дважды ранен, но поля боя не покинул. В госпиталь его отвезли уже потом, когда положение на участке стабилизировалось».

Сразу по возвращении из госпиталя в свою часть — уже в Белоруссии — Бородин руководит операцией по освобождению советских граждан, которых фашисты на автомашинах увозили в Германию. Подпустив колонну поближе, метким огнем из засады разведчики перебили охрану, убили шофера первой машины, окружили остановившуюся колонну. Со слезами радости спасенные обнимали и целовали советских воинов.

...Участвовал Бородин в освобождении Минска, столиц прибалтийских республик, дошел до Берлина. Но особенно отличился он при форсировании реки Неман.

К Неману гвардейцы подошли вечером.

Начальника разведки старшего сержанта Бородина вызвал к себе командир 171-го стрелкового полка Герой Советского Союза подполковник Емельянов.

— Вам хочу поручить очень ответственное дело. Отберите двенадцать — пятнадцать хлопцев и... ночью форсируйте с ними Неман. На том берегу плацдарм займите вот здесь, — Емельянов указал точку на карте у города Алитус, — и удерживайте его до форсирования реки всем полком, всей дивизией...

Тринадцать добровольцев вошли в бородинскую команду. Решили взять с собой пулемет, автоматы, гранаты, бутылки с зажигательной смесью и как можно больше патронов. Каждый хорошо понимал трудность и опасность предстоящей операции.

В тихой заводи слабо отражались опрокинутые деревья. Здесь, в пятистах метрах выше по течению, учитывая быстроту реки, и избрал Бородин пункт для начала переправы. В назначенное время все тринадцать смельчаков сидели кто на бревнах, кто на плотиках, держа в руках лопатки — весла.

— Пошел! — решительно скомандовал Николай, и все одновременно оттолкнулись от берега.

До середины реки добрались скоро, но тут, на самой быстрине, противник заметил плывущих, осветил ракетами и сосредоточил на них яростный огонь, в том числе и минометный, и артиллерийский. От холодной воды начало сводить ноги, а сильное течение сносило в сторону от намеченного направления.

— Нажать! Нажать, братцы! — крикнул Бородин, а сам еще быстрее заработал руками.

Кругом фонтаны воды от разрывов мин и снарядов, визг пуль над головами. Это было настоящее пекло на воде. Один снаряд угодил в плотик. Были убиты два автоматчика. Появились и раненые.

— Держись, хлопцы! Вперед, родные!— закричал он так ободряюще, что все с новой энергией устремились за ним.

Тут на подмогу героям пришла наша артиллерия.

Но вот что-то обожгло плечо Николая. «Ранен», — подумал он и еще ожесточеннее начал грести, увлекая солдат за собой.

Труднее всего давались последние метры. Набухшая одежда, окоченевшие ноги, раны — все сковывало движения до крайности.

...Достигли берега лишь восемь храбрецов. Вслед за командиром они выскочили на вражеский берег и с криком «ура» бросились на фашистов. Гранаты, брошенные в хлещущие огнем фашистские пулеметы, жестокая рукопашная схватка сделали свое дело: маленький кусок песчаного берега Немана отвоеван...

Организовав круговую оборону, они героически защищали захваченный участок берега. Много раз отбивали атаки врага, решившего, во что бы то ни стало, ликвидировать этот плацдарм. Трижды сами бросались в контратаки, стремясь расширить занимаемый участок.

Фашисты решили раздавить их танками. Услышав шум моторов, Бородин распорядился приготовить связки гранат и бутылки с горючей смесью, и когда первый танк подошел к воронке, в которой сидел Николай, он бросил под гусеницы связку гранат. Раздался раскатистый взрыв — и танк замер. В этот же момент Бородин почувствовал сильную боль в ноге. В глазах у него зарябило, в голове все пошло кругом. Когда он очнулся после минутной потери сознания, то увидел в двадцати метрах справа охваченный пламенем второй вражеский танк.

«Молодцы, ребята! — мысленно воскликнул Николай. — Кто это — Прядкин или Сидоров?»— еще подумал он, зная, что справа дрались именно эти воины.

Новый прилив сил почувствовал тут старший сержант и потому, что услышал гром артиллерийских разрывов с  обеих сторон по берегу, занятому врагом.

«Артподготовка», — догадался он.

— Держитесь, молодцы! Слышите?..

А озлобленный враг остервенел. Он обрушил на бородинцев огонь минометов, а по реке неистово гвоздил артиллерией с закрытых позиций.

Героев становилось все меньше и меньше: убиты еще два бойца, а шесть оставшихся в живых получили новые ранения. Не успел окончиться этот огневой налет, как в ночном небе засновали фашистские бомбардировщики, бросая в реку свои смертоносные грузы. На смену им пошли танки, двигаясь вдоль берега с обеих сторон. Распределив последние запасы гранат и бутылок с горючей смесью, защитники плацдарма стали ждать приближения танков.

В самый напряженный момент, когда первые танки были подбиты и загорелись свечами, а остальные с грохотом надвигались на горстку наших солдат, по всему берегу прокатилось мощное «ура-а-а!».

Не помня себя от радости, солдаты вскочили и вслед за старшим сержантом бросились на фашистов.

Но Николаю удалось пробежать лишь несколько метров: трижды раненный, он от потери крови и слабости потерял сознание и упал.

Уже смеркалось, когда Николая нашли санитары, сделали перевязку и на носилках отнесли в заросший кустарником овраг. Здесь с ним остался один из них, а другие два обещали прислать сюда автомашину, чтобы вместе с другими ранеными доставить Бородина в медсанбат.

Наступила ночь. Кругом было тихо. И вдруг, совсем рядом Николай услышал в кустах шорох и чужую речь.

— Немцы! — успел он шепнуть санитару. Счастье, что у Бородина остался его автомат, а у санитара была винтовка. В ответ на требования окруживших их фашистов сдаться они открыли по ним огонь. Потеряв уверенность взять советских воинов живыми, гитлеровцы засыпали их пулями. Тут ранен был и санитар, но, следуя примеру старшего сержанта, продолжал бой до тех пор, пока наши бойцы не пришли на помощь, услышав стрельбу в тылу. Разведгруппа врага была окружена и уничтожена. Бородина переправили на восточный берег Немана, а оттуда перевезли в полевой госпиталь. Сюда после боя приехал заместитель командира 171-го стрелкового полка по политчасти. Он тепло поблагодарил Бородина за совершенный им подвиг.

Врачам и сестрам замполит объявил:

— Бородин — наш герой, богатырь наш! Родина не забудет того, что он сделал!

Через два месяца Николай Бородин нагнал свою часть уже в Германии и с нею воевал до победы.

Сейчас Николай Иванович живет в Горьком.

— Удивляешься его скромности, — говорит Иосиф Иванович Лапин, секретарь парторганизации, в которой состоит Николай Иванович Бородин. — Время от времени у него открываются старые раны. Мучают блуждающие осколки. Шесть раз подвергался Николай Иванович операциям уже после войны. Подумать только! А он все тот же: неутомимо работает, к тому же активный общественник. Наблюдаем мы за ним в парторганизации и не можем не сделать такого вывода: жизнь Бородина — горение.

...В Пензенской области есть старинный населенный пункт Наровчат — в XIV веке центр татарского Нарудчатского княжества, входившего в состав Золотой Орды. В Наровчате есть краеведческий музей. На стенде «Наши знаменитые земляки», в самом центре, портрет известного русского писателя Александра Ивановича Куприна, а кругом — фотографии героев-наровчатцев. Среди них и фото Николая Ивановича Бородина — сына уроженца города Ивана Игнатьевича Бородина.

Под его снимком каллиграфически написано:

«За подвиги в Великую Отечественную войну Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 г. удостоен звания Героя Советского Союза. Награжден также орденом Отечественной войны 2-й степени, орденом Красной Звезды, медалью «За отвагу» и другими медалями».

Гордятся героическими делами Николая Ивановича и в Наровчате, и в Белоруссии, и в Прибалтийских республиках — везде, где он воевал, освобождая советских людей от фашистского рабства.

Гордимся своим славным земляком и мы — горьковчане!

Г. ПАЛИЙ