За Вислой-рекой

В этот день порывистый холодный ветер срывал с деревьев листья и гнал их по полю. Моросил мелкий дождь. В поле, увязая в жидкой грязи, женщины и подростки копали окопы. С усилием поднимали на лопатах тяжелую, набухшую влагой землю, изредка отдыхали, скупо перебрасывались словами.

— Что-то будет, милые, — говорила пожилая седоволосая женщина. — Неужто Москву отдадим?

— Перестаньте, тетенька! Москвы, ей-богу, не отдадим, — оборвал ее восемнадцатилетний Ванюша Быков, парнишка маленький ростом, худенький, как подросток, в плаще с капюшоном, накинутым на голову.

Женщина зло взглянула на парня:

— Так зачем здесь, у Горького, далече от Москвы, окопы роем, милый, если не собираемся ее отдавать?

— Здесь будут сидеть наши резервы,— с важностью отвечал он. — Вдруг немец вздумает Москву захватить с глубокого тыла и выбросит десант на парашютах, тут мы его и расхлопаем.

— Эх ты, вояка,— взъярилась тетка. — Расхлопаем... Уже прохлопали... До Москвы почти добрался. Ты, что ли, теперь будешь его хлопать?

— А что... И я буду хлопать. Вот дадут мне автомат, гранаты... Чай, знаете, мужики в нашей Козловке не из трусливых. Отец с той германской вернулся с Георгием и медалью «За храбрость».

— Знаю... — отмахнулась женщина. — Армия бежит... А он — побьем, расхлопаем.

— Армия не бежит. Не правда это. Отступает, — возразил Ванюшка. — На войне всяко бывает. Историю, тетенька, надо знать. Француз в Москву вошел, да обратно вышел. А немца в Москву не пустим. Я обязательно до Берлина дойду, — горячился парень. —Там сфотографируюсь и вам, тетечка, карточку на память пришлю с такой моей надписью: «Победитель Иван Быков в гостях у побежденных немцев».

Ребята залились веселым смехом.

А женщина отвернулась, плюнула в сторону, встала и начала сердито копать сырую землю.

Гвардейский стрелковый полк с боями вышел к селу Золотаревка, пригороду Орла, выбил немцев из нескольких домов и окопался. В землянке, на командном пункте полка, шла обычная напряженная работа. Приходили и уходили связные. Звонили и пищали телефоны. Поступали распоряжения и передавались дальше. Уточнялись потери. Отовсюду требовали пополнения. Начальник штаба по одному телефону хладнокровно в чем-то отказывал, а по другому горячо кого-то убеждал, что полк немедленно нуждается в пополнении. Командир полка, полковник Голубев, худощавый стройный брюнет с очень живыми черными глазами, изучал карту и делал какие-то пометки у себя в блокноте.

В землянку вошел младший командир. Он низкого роста, широкоплечий. За спиной автомат. На поясе сумки с гранатами, патронами и нож в чехле. Пилотка как-то особенно молодцевато сидит на голове. Лицо открытое, добродушное: веселый взгляд больших карих глаз и добрая, приветливая улыбка сразу располагают к нему. Было известно, что в комсомол он вступил перед первым боем под Сталинградом, будучи командиром десантного отделения. В бою под Новочеркасском был ранен в обе руки. Перед сражением на Орловско-Курской дуге прибыл в полк и сразу подал заявление о приеме в партию и в бой пошел уже коммунистом. Обязанности командира взвода связи исполнял отлично. Бывалый воин, всегда спокойный, находчивый и смелый, никогда не унывающий шутник и балагур, он был любимцем в батальоне.

— По вашему приказанию, товарищ полковник, старший сержант Быков явился,— доложил он.

— Садитесь сюда,— полковник указал место на земляном «диване» возле себя.

Быков сел и начал рассказывать. Шум в землянке стих.

— Первая рота нашего батальона окопалась на бугре на окраине Золотаревки, в ста метрах от единственного двухэтажного здания. Оттуда передали, что их очень беспокоит пулемет, укрывшийся где-то около этого здания. Тут оборвалась связь. Я взял аппарат и отправился на линию.

— Это вы, говорят, захватили в плен Гитлера?

— Так точно, товарищ полковник... Захватил и доставил на нашу сторону... Разрешите доложить, как дело было.

— Докладывайте.

— Повреждение нашел недалеко от окопа командира роты. Исправил. Гляжу, из-за угла дома к нашим позициям скопом I кинулись женщины. Стрельба на немецкой стороне усилилась, а у нас оборвалась. Иные высунулись из окопов, машут руками, кричат: «Скорей! Скорей!» Вот они уже у самых окопов... И вдруг выхватили автоматы из-под юбок и по нас. Видим, переодетые гитлеровцы. Наши выскочили из окопов — и в штыки.

— Я это все знаю. Вы о себе расскажите, Быков, — предложил полковник.

— Что же о себе... Я тоже не вытерпел такой подлости, выскочил из окопа и малость того... виноват, товарищ полковник, — Быков вскочил и вытянулся, — телефонный аппарат разбил... — сконфуженно закончил он.

Послышался приглушенный смех.

— Сидите... Сколько же вы уложили, Быков?

— Не считал, товарищ полковник, некогда было. — Он вытер рукой вспотевший лоб. — Откатились они с большим уроном. Застучал их пулемет. Вижу, бьет он из щели в стене каменного сарая, что рядом с домом. Взял я винтовку у ротного снайпера. Навел. В приборе немецкий пулеметчик то мелькнет, то скроется... Выждал... Плавно нажимаю на спусковой крючок... Больше голоса он уже не подавал. Думаю, надо теперь посмотреть, что в том двухэтажном здании. Ползу. Ребят попросил в случае чего прикрыть меня. Дополз. Заглянул в сарай. Вижу, влепил пулеметчику в лоб между бровями. Переполз к дому. Приоткрыл дверь и замер: Адольф Гитлер на меня с портрета смотрит. Глаза злые, бесноватые, клок волос на лоб спущен. Точно такой, как его у нас в газетах рисуют. Здорово, думаю, мы немцам всыпали, раз они своего фюрера одного оставили. Схватил я портрет, взвалил на плечи и отправился к своим.

Полковник Голубев и все, кто был в землянке, рассмеялись. Быков совершенно серьезно продолжал:

— Сейчас Гитлер у нас в батальоне находится, как прикажете с ним поступить, товарищ полковник?

Голубев про себя подумал: «Отчаянный парень!» Но сделал ему выговор:

— Неразумный это шаг для командира взвода.

В Полесье батальон майора Калашникова долго не мог овладеть городом Столин. Атаки захлебывались от точного огня артиллерии и минометов противника. Роты понесли большие потери. Посланные им на подмогу роты другого батальона даже не смогли скрытно продвинуться до исходных рубежей. Огнем артиллерии были прижаты к земле. Положение оказалось тяжелым.

Командир полка прибыл на командный пункт батальона, куда собрались офицеры. Полковник осмотрел всех: ни одного улыбающегося лица. Все хмурые, осунувшиеся. Батальон впервые потерпел такую неудачу.

— Где Стрельцов? — спросил Голубев.

— Убит, — отвечал Калашников.

— Соловьев?

— Убит.

Полковник помолчал. Быков представил себе каждого из этих храбрых офицеров, и сердце его болезненно сжалось и заныло.

— Прошу высказать ваши соображения о причинах сегодняшней неудачи, — предложил полковник.

Мнение офицеров было единодушным: корректировщики противника находятся в таком удачном месте, откуда легко и на далекое расстояние просматривается местность за всеми, буграми на нашей стороне.

— Кто возьмется разыскать и уничтожить корректировщиков? — спросил полковник.

— Я, если доверите, — сказал начальник штаба батальона старший лейтенант Пономарев.

— И я хотел бы пойти, если разрешите, товарищ полковник, — попросил старший сержант Быков, который дежурил у телефона.

— Прекрасно. Вполне доверю обоим, — ответил полковник и улыбнулся, вспомнив проделки Быкова.

Когда офицеры разошлись, к Быкову подсел помкомвзвода связи соседнего батальона старшина Бойчук. Они дружили.

— Что ты, Ваня, во всякие вылазки напрашиваешься, — попрекнул его Бойчук. — Доиграешься в конце концов.

— Не угадаешь, как лучше, — беспечно ответил Быков и начал готовить радиостанцию.

— Небо побледнело на востоке. Близился рассвет. Пономарев и Быков проползли около километра по заливному Лугу, раскинувшемуся перед городом, и теперь лежали в кустах. Перед ними были проволочные заграждения в два ряда, затем речка в 5—6 метров шириной, опять проволочное заграждение и за ними немецкие окопы. Далее начинался город. Он стоял на возвышенности. Вынырнувшее из-за горизонта солнце позолотило самый высокий купол на колокольне.

— Я думал, с колокольни они наблюдают, — прошептал Быков. — Теперь через проемы в звоннице вижу, что там пусто. Все же понаблюдаем.

Ударили наши орудия. Им сразу ответили немецкие.

— Смотрите, смотрите, да не на колокольню. На центральный купол церкви. Кажется, отверстие открылось, — зашептал Быков.

Пономарев обшарил биноклем все купола.

— Точно. Отверстие в куполе, даже приборы видны. А вон правее еще одно отверстие открылось. Передавай скорее комбату, — торопил Пономарев.

На наблюдательном пункте батальона послышался писк вызывного сигнала...

Через несколько минут меткими артиллерийскими выстрелами центральный купол церкви был снесен. Под прикрытием стелящегося над лугом тумана батальон произвел перегруппировку и двинулся в наступление.

Через несколько часов немцы из города были выбиты.

Полк, в котором продолжал служить Быков, готовился к форсированию Вислы. В землянке командира полка бойцы разместились на полу и нарах вплотную друг к другу.

— Сдайте документы, товарищи, — предложил парторг батальона старший лейтенант Щукин. Бойцы задвигались. Расстегивали шинели. Из внутренних карманов гимнастерок доставали документы и сдавали их Щукину. Он пересчитал партийные и  комсомольские  билеты — двадцать восемь.

— Все, товарищ полковник, двадцать восемь человек, — доложил Щукин.

— От бесперебойной связи зависит успех задуманной операции. Кто обеспечивает связь?

Быков вскочил, вытянулся и отрапортовал:

— Связь обеспечивает старшина Быков, товарищ полковник.

— Хорошо.

Было заметно, что полковник доволен. К тому времени Быков за смелость и отвагу был награжден тремя боевыми медалями и орденами Красной Звезды и Отечественной войны II степени. Получил звание старшины.

— Ну, что ж, товарищи, на вас надеюсь, как на себя, — сказал полковник Голубев. — Сами понимаете, перебраться на ту сторону Вислы — задача не из легких. Но главная задача значительно трудней. Там нужно крепко зацепиться, боем разведать силы противника и его огневые точки, дать их точные координаты, чтобы наша артиллерия могла их разгромить, а самим удержаться на той стороне до переправы подразделений полка.

Зима в том году в Польше была теплая. В середине января 1945 года Висла неожиданно вскрылась и начался ледоход.

Близко к полуночи воды Вислы выбросили на пустынный, пологий песчаный берег, покрытый мелким кустарником, одного за другим 28 бойцов. Мокрые шинели, с которых еще сбегала вода, начали подмерзать, коробились, мешали движению; полы, ударяясь о голенища сапог, звенели. Радист Якимчук выбивал зубами дробь.

— Что раньше времени начинаешь передачу? — шутили товарищи, дружески его тиская и толкая, чтобы согреть на ходу и самим согреться. Вскоре остановились. Впереди проволочные заграждения. Сделали проход. Дальше окопы и траншеи. Оттуда — ни звука.

Спустились в траншеи. Никого. В нишах лежали гранаты и ящики с патронами. В печурке блиндажа еще тлели угли. Кругом лежали разные вещи. Видно, владельцы их ушли недавно и ненадолго.

Десантники спешно стали приспосабливать окопы для стрельбы в сторону немцев. Проверили, протерли оружие.

Темно. Даже ракеты не нарушают ночного мрака. Тихо. В траншеях остались часовые. Остальные спустились в блиндаж. В печурку на тлеющие угли подбросили дровишек. Закурили. Блики пламени перебегали по бледным, задумчивым лицам солдат, золотили их. Высыхая, задымили развешанные портянки, шинели. Лица то скрываются в облаках смешавшегося дыма и пара, то вновь появляются.

Командир группы лейтенант Астахов при свете ручного фонарика изучал карту и делал на ней какие-то пометки.

Кто-то уже успел вскипятить в котелке чай; разливали по кружкам, доставали хлеб, консервы. Положенные сто граммов водки стали обходить круг.

С грохотом по ступенькам в блиндаж скатился солдат Власов.

— Идут! — сказал он и скрылся.

— Быстро! По местам! — скомандовал Астахов.

Одевались на ходу. Всматривались в ночную темноту и прислушивались. Откуда-то издалека доносились звуки нескольких губных гармошек и напевы бравурной песни.

— Возвращаются навеселе, с оркестром, — прошептал кто-то.

Звуки музыки ближе. Видны уже силуэты большой группы людей. Идут без опасений. Некоторые в такт веселому мотиву приплясывают.

Астахов держит руку на плече пулеметчика Кравчука. «Вот это выдержка», — думает с гордостью Кравчук о своем командире. Рядом с Астаховым Быков. Тут же сидят его радисты с радиостанцией.

Рука Астахова сжимает плечо Кравчука. Пулеметчик припадает к пулемету, но почему-то медлит. Рука жмет все сильнее.

В упор, почти в лицо врагу брызнул огонь. Полетели гранаты. На мгновение немцы еще больше сгрудились, затем шарахнулись в разные стороны, повалились. Кто-то кричал, захлебываясь, на очень высокой ноте. Его заглушал короткими очередями пулемет. Немцы не смогли сразу сообразить, что произошло. Неожиданность удара всегда ужасна. Уцелевшие бросились в окопы. Здесь десантники их прикончили в рукопашной схватке.

Всполошились немцы во второй линии траншей и в глубине обороны. В разных местах заметались ракеты. Орудия начали вести огонь по берегу, траншеям и реке.

— «Стрела!» Говорит «Волга». Берег наш. Захватили траншеи первой линии, — передал Быков.

— Ваня, засекаешь? — спросил его Астахов.

— Да,— отвечал Быков, посвечивая ручным фонариком на карту и делая на ней пометки, в которых он один и мог потом разобраться.

Группа Астахова оставила траншеи, выдвинулась вперед и, перемещаясь вдоль позиций противника, завязывала перестрелку, вызывая на себя огонь. Огневые точки немцев засекались, и координаты их передавались Быковым в штаб.

Прошла длинная зимняя ночь. Бой утих. Утро медленно пробивалось сквозь снегопад и темную сбрую мглу. Но вот подул ветер. Он легко раздвинул снежный занавес, и сразу стало светло. Впереди, на возвышенности, завиднелась деревня, а перед ней траншеи немцев. Тяжелые орудия сразу возобновили недавно прерванную дуэль через Вислу. Берег вздрагивал толчками, как в землетрясении. Быков сидел на дне траншеи и передавал координаты вновь обнаруженных огневых точек противника. Появились густые цепи немецких солдат.

— «Стрела»! Я — «Волга»! — кричал Быков в трубку. — «Шакалы» начали свой танец. «Катюша», музыку!

Перед атакующими немцами вставала, завеса из огня и стали. Вал огня перебрасывался в глубину расположения  противника и бушевал там.

Наступила пауза. Десантники перевязывали раненых. Старались приободрить их, перебрасывались шутками. С убитых снимали сумки с гранатами и патронами — пригодятся. Отвернувшись друг от друга, роняли слезы. Трясущимися руками сворачивали цигарки. Курили лихорадочно, жадно, обжигая пальцы и губы. Не всегда успевали докурить, как вновь начинался бой. С каждым часом число их уменьшалось. Но по-прежнему через Вислу голос Быкова доносил:

— Квадрат... Ориентир...

На следующий день был убит младший лейтенант Астахов. В командование группой вступил Быков. Но силы десантников угасали...

— «Волга»! «Волга»! Я — «Стрела». Отвечайте!— вызывал их полк.

Молчание. Узнав о том, что связь с плацдармом потеряна, бойцы приуныли, помрачнели.

И вдруг неожиданно-радостный крик:

— Товарищи! Товарищи! Они живы! О помощи просят. Вон красные ракеты.

Все уставились в том направлении, куда указывал кричавший. Красные ракеты одна за другой чертили темнеющее небо.

А на плацдарме короткая пауза: очередная атака отбита. Быков с радистами возится у поврежденной радиостанции.

К вечеру немцы снова пошли в атаку. Прямым попаданием были убиты радисты и уничтожена радиостанция, которую так и не удалось исправить.

На плацдарме осталось четверо, пятый с перебитыми ногами. Немцы приближались. Русские траншеи молчали.

Вот тогда в воздух полетели красные ракеты.

Огненный смерч обрушился на землю. Ярко-багровые столбы крутились, мчались вперед, сжигая все на своём пути. Быков прислушался к залпам реактивной артиллерии и радостно закричал:

— Братцы, спасены! Наша «катюша»... Спасены, братцы! Ах, «катюша», родная «катюша», — выкрикивал он ликующе. — Мы тебя не забудем. Ты всегда будешь нашей любимой... — И четверо, глядя на бущующее пламя огня, пожиравшее врагов и спасающее их жизни, принялись дико прыгать с поднятыми вверх над головами автоматами, в которых уже не было патронов.

Всю ночь бушевал страшный огонь артиллерии и минометов на левом  берегу. Полк переправлялся через Вислу.

Выбравшись на берег, бойцы на мгновение задерживались у полкового знамени. В свете утренней зари оно пламенело, развевалось над телами погибших героев, которые ценой своей жизни удержали плацдарм.

Подошел полковник Голубев. Быков кинулся к нему, чтобы доложить.

— Все знаю, — остановил он его. — Молодцы! Спасибо!

Светает. По бледно-голубому небу побежали яркие розовые и золотые блики. Засверкала чуть охваченная весенним морозом черная лента шоссейной дороги, протянувшаяся по белому полю. Где-то глухо громыхают орудия. Здесь безлюдно. Вдали, куда ни взглянешь, не видно жилья. По сторонам дороги, под кустами и деревьями, покрытыми инеем, вырыты окопы. В них, пригретые ласковым солнцем, спят бойцы. Впереди в окопах бодрствует боевое охранение.

— «Стрела», я «Камень» на дороге, — вяло говорит в трубку старшина Быков, стараясь отогнать от себя дремоту. Тут же возле него спят измученные радисты. Начинает дремать и Быков. Глаза закрываются сами, и не поднять тяжелых век.

На шоссе появляется группа немецких солдат в пешем строю. Вот они уже миновали сторожевое охранение. Громко стучат тяжелые немецкие сапоги о булыжную мостовую. До окопов осталось 10 метров. Рота спит. Спит и сторожевое охранение. Немецкий офицер что-то заметил, крикнул, выхватил пистолет. Солдаты на ходу срывают с себя автоматы.

Быков открыл глаза. Прямо перед ним немецкие солдаты. Холодный пот пробежал по спине: «Погибли... Все погибли». А рука уже нашла гранату. Взмах — и тут же из автомата очередь на полный диск.

Проснувшаяся рота тоже бьет по убегающим немцам. В нескольких метрах от окопов осталось шестнадцать трупов немецких солдат и офицеров и несколько раненых.

— «Стрела»! Это я. «Шакалы» о «Камень» споткнулись... «Языков» восемь. Все раненые, — передал Быков по радио. К вечеру рота благополучно, без потерь вернулась в часть, доставив восемь пленных.

Счастливейшим днем в жизни колхозницы деревни Козловка Работкинского района Евлампии Васильевны Быковой был день, когда она узнала, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 февраля 1945 года сыну ее Ивану присвоено звание Героя Советского Союза за форсирование Вислы и спасение роты. А вскоре кончилась война. И Евлампия Васильевна, сын Николай и дочь Екатерина стали готовиться к встрече старшего в семье — Ивана. В избе, в передней комнате на стене, были развешаны четырнадцать грамот с благодарностями Верховного главнокомандования ее сыну Ивану за отличные боевые действия. Под ними вырезанный из фронтовой газеты портрет с надписью:

«Герой Советского Союза старшина Иван Быков».

Заходили односельчане. Читали грамоты, путаясь в непривычных названиях польских и немецких городов, через которые со своим прославленным полком прошел их земляк старшина Быков.

Пришла соседка.

— Тебе тоже привет от моего Ванюшки, — сказала ей Евлампия Васильевна. — Велел показать тебе вот это, — и она передала ей фотокарточку сына. На обороте ее была надпись: «Победитель Иван Быков в гостях у побежденных немцев. Берлин. 6 сентября 1945 года».

Тетка Лукерья смотрела на карточку, качала головой, и вспомнилась ей холодная ненастная осень 1941 года, окопы, разговор с парнишкой, который так верил в победу и в свою боевую удачу.

— А где же теперь «победитель Иван Быков»? — спросите вы. — Что стало с ним почти за двадцать лет послевоенной жизни?

Иван Михайлович Быков уже более 10 лет работает вместе со своей женой Анной Семеновной на заводе «Красная Этна». Оба они своим трудом заслужили там добрую славу. Растят пятерых детей, из которых трое уже учатся.

Д. ЦАРЕВСКИЙ