Ярость благородная

Лапин Б. Ярость благородная // За Отчизну, свободу и честь! : очерки о Героях Советского Союза – горьковчанах. – Горький, 1967. – Кн. 3. – С. 164-172

Ждут…

Ждут давно, с осени, когда необманное солдатское чувство подсказало: началась подготовка к прорыву блокады! Ночами подтягивались артиллерийские и минометные батареи, боеприпасы. В лесах севернее и северо-западнее Дубровки, у Черной речки, маскировались орудия. Много их пододвигалось сюда, к переднему краю, — прямой наводкой через Неву они подавят огневые точки врага: нашей пехоте предстояло бежать по льду реки... Изготавливалась тяжелая артиллерия фронта и кораблей.

Здесь, на окраине Ленинграда, протянулись зигзагами траншеи — передовая. В траншеях — землянки. В них отдыхают, вернувшись с боевых постов, учат, учатся, в них ждут.

«Скоро!..»

Михаил Козомазов затянул крепче ремень. Кажется, он хотел, чтобы подчиненный последовал его примеру. Но у третьего номера пулеметного расчета молодого бойца Степана Семенова живот и без того был накрепко перетянут.

Приступили к занятию у пулемета. Степан знает: в боевой обстановке могут быть потери, и поэтому любой из номеров без затруднения, не задерживая огня пулемета, должен заменить выбывшего из строя товарища и тем обеспечить выполнение задачи.

Но Михаилу кажется: боец Степанов уж очень медлителен и руки его неторопливы, а нужна скорость, хватка. И он должен добиться этого!..

Когда старшина решил, что на сегодня довольно, он отослал бойца в землянку погреться, сам же, подтянув еще раз ремень, на минуту встал у бруствера.

Попытался мысленно представить гигантский защитный «обруч» из войск вокруг города, свою точку в том «обруче»... За спиной были вторые эшелоны дивизий, дальше штабы армий, тыловые подразделения, зенитные части, батареи дальнобойной артиллерии, горящий город. На него днем и ночью сыплются бомбы, снаряды. От бомб, снарядов и голода умирают жители — на улицах, площадях, в обледеневших квартирах, у станков, в трамваях. Умирают, но не сдаются. Продолжающие борьбу ленинградцы ремонтируют танки, орудия, минометы, шьют обмундирование. После пятого снижения хлебной нормы ленинградцы получают на рабочую карточку 250 граммов, на служащую, детскую, иждивенческую — 125. Никакие другие продукты не выдаются... Что это такое, можно понять солдату, получающему 300 граммов и хоть какой-то приварок.

Михаил сплюнул голодную слюну. Привычный артгул прошивала винтовочная и автоматная стрельба, справа треск пулемета. Шлепались мины, от снарядных разрывов — близких, далеких — вздрагивала стенка траншеи.

Впереди за морозной дымкой — немцы. Почти полтора года они укреплялись. Понаставлено там всего, и все залито бетоном, опутано колючкой. Сколько минных полей впереди... Насыщенность сверх всяких уставных пределов пулеметами, орудиями, пехотой. Все это — по левому, возвышенному берегу Невы. Он господствует над низменным, правым берегом, с которого наступать.

И вдруг, продолжая еще всматриваться в противоположный берег с прутиками озябшего лозняка, отчетливо, ярко вспомнил деревню Маевку, затерявшуюся в Дивеевском районе далекой-далекой отсюда Горьковской области, торфоразработки на Бору, где работал около года, автозаводское ФЗУ...

Или это лозняк, припорошенный снегом, напомнил?

Не успела сгореть ракета, как все это кануло в самую глубь души, и он снова напряженно вглядывался в оцепенелую землю за ничейной полосой.

«Задачка будет!» — пригибаясь, проскользнул к землянке Михаил. Нагнувшись, вошел, ладонью лихо прихлопнув ушанку. Она немножко набекрень. Над виском кучерявится выпущенный чуб.

Шаг у командира отделения — легкий, повороты, взмахи рук — скорые. Он присел к самодельной широкой лыжине — своему изобретению.

Надо закончить долбежку канавки посредине, в нее прочно встанет колесо пулемета. Над второй лыжиной трудится сибиряк Сорокопупов. Потом они сколотят санки, поставят на них свой крупнокалиберный пулемет — и по снегу, по льду Невы... Конструкцию уже многие переняли в полку.

Сильные руки сибиряка играючи поворачивают лыжину. Негромко он поет на мотив песни «На закате ходит парень»:

На закате ходит Гитлер
Возле фронта своего-о.
Поморгает одним гла-а-зом...

Худоба резкими тенями ложится под скулы, когда над ножом клонит голову. Летят стружки.

В углу землянки белеет какая-то жестяная посудина, мятая консервная банка. Наверное, Тунтула — он сейчас в охранении — или проявлял, или собирается проявлять свои пластинки. Фотографирование — его причуда, его страсть. То и дело просит накрыть его «кожухом» и под полушубком заряжает кассеты.

Степан берет котелок, заглядывает в него; раздумывая, произносит поговорку украинца Тунтулы: «Воду вары — вода й буде».

Степан моложе всех, ему труднее переносить терзание голода. Сорокопупов, озорничая, заводит бесшабашно:

Не за то меня целуют,
Что я рыжеватый,
А за то, что фрицев бью
Саперною лопа-а-той!

Он и впрямь рыжеватый, веснушчатый, голубоглазый. Темные точечки зрачков покалывают Степана.

Много книжек про любовь
Прочитал я, братцы,
Но в окопе под огнем
Не с кем целова-а-ться!

Над ним смеются: сообразит же что затянуть! Михаил встряхивает рыжеватым чубом и энергично дает команду третьему номеру — заняться выделкой крепления для санок.

Близко бухает разрыв тяжелого снаряда. Сыплется сверху земля. Степан опрастывает котелок — из него падают комья. Берется за пук веревок...

Утро 12 января 1943 года. Бушует около двух часов на переднем крае и в глубине обороны врага тяжелая артиллерия фронта и флота.

Скрутились в одно огонь и дым... Подавлена огневая система противника.

Команда! В атаку поднялась пехота. Стремительным броском преодолен ледяной покров Невы. Завязался бой.

...Еще гудит в голове Михаила от двухчасового шквала. Он не чувствует своего легкого тела, карабкается на кручу, тянет лямку.

Пригодилось изобретение! По развороченной земле, перемешанной со снегом, не застревая, скользят лыжины. С пулеметом — громоздким на колесах — тут бы попарились.

Одним из первых занял позицию на левом берегу Невы! Не дожидаясь всей роты, вступил в бой. Ожившие пулеметные точки пригибали к земле нашу пехоту. Появляясь и пропадая в снарядных воронках, ползли к немецким пулеметам с гранатами бойцы... Непрерывный стрекот автоматов, хлопки гранат, крики «ура».

На вспышки сбоку Михаил быстро обернулся.

Вражеский пулемет! Фонтанчики черного снега заплясали у вжатых в землю тел. Приподняв голову, коротким взглядом встретился с сибиряком.

Поняли друг друга! Санки с пулеметом — к вороху спутанной колючей проволоки. Сзади пулемет толкают Степан и Тунтула.

Фонтанчики завели неистовую пляску. Как живой, вздрагивал и корчился от пуль колючий ворох. Но Михаил уже надавил на гашетку — и прямо по вспышкам! Их больше не стало.

Опять перебежка. Вперед, вперед! И другие вспышки на пути, и нужно, чтоб их не стало! Не было... Глаза ищут зацепку, пусть самое малое укрытие. А если его нет — все равно вперед!

Они перебегали, втискивались в землю, одним согласованным махом выбрасывали санки из воронок. И все это в грохоте выстрелов, своих и чужих, в криках «ура», которые порой возникали сзади. Или казалось так, или расчет далеко вырвался вперед.

Все новые вспышки. То убегающие, то возвращающиеся немцы. Их много. Откуда их столько? Успели подбросить подкрепление?.. Они тоже ползут, отрываются от земли, падают. Грязные лица, разодранные в крике рты, поспешные движения, посылающие смерть. И пока видны грязные, в копоти и земле лица — это тоже смерть! Вдавить ее в землю! Чтоб не поднялась, не открывала рта, не успела сделать своих торопливых движений.

Сознание Михаила прочерчивала одна мысль-молния: вперед! И с нею, главной, бившей в виски, соседствовали другие мысли. Скорее даже следы мыслей. Они проступали мгновенно и так же мгновенно исчезали...

...Слушают парторга... В армейской газете напечатаны отрывки из немецких дневников, писем: «Чем больше убиваешь, тем это легче делается. В конце концов мы ведь истребляем русских — это азиаты. Сегодня... расстреляли 82. Среди них оказалась красивая женщина. Мы, я и Карл, отвели ее в комнату, она кусалась и выла. Через сорок минут ее расстреляли».

Глуховатый голос парторга:

— ...Расстреляли. Мерзавец. Даже у него не повернулась подлая рука, чтоб написать «плакала», написал «выла». И наедине с собой, с дневником — придушил свою совесть, остервенился. А она плакала. Наша женщина. И звала нас на помощь... 82 человека — женщины, дети, старики.

...Вот мелькнувший след от другой мысли. Рассказ очевидца... В городе уже не действует транспорт. С работы и на работу люди бредут пешком, опираясь на палки, ухваты, словно древние старцы. Заледенелые улицы, нескончаемый грохот канонады. Кто упал и нет сил подняться — остается лежать, не просит помощи... Шатаясь, мимо идут такие же тени, бессильно дергают за веревочку детские санки с трупом.

125 граммов хлеба на ребенка.

В райком приходит человек, отдает на хранение документы:  «К вечеру умру»... Вечером или завтра умирает.

Эти мысли или огненные следы их — не все ли равно! — питают ярость.

Стрелять!..

Когда Михаил, начиная бой, нажимал на гашетку и руки сотрясались, ему казалось — пулемет живет его силой, бьющей из мышц.

Несколько дней назад прорвана блокада. Соединились войска Волховского и Ленинградского фронтов. А 26 января, отражая налет двадцати четырех бомбардировщиков Ю-88, Михаил открыл боевой счет в воздухе...

Стая летела на Ленинград. Озлобленные стервятники рвались к городу. Стаю встретил огонь зениток, пулеметов.

Из своего пулемета бил Козомазов вот в этого, что несется на наш огневой рубеж. Ю-88 рухнул невдалеке.

Неделю спустя его же, Михаила, пули прошлись по брюху и плоскостям Ме-110, который пытался штурмовать нашу пехоту. И, увидя падающий самолет, уже ловил в прицел другой.

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!..

— выговаривалось само в душе.

Ушанка набекрень, колечки молодецкого чуба над левым виском... Любит веселого удачливого пулеметчика парторг. Подарил ему свою фотографию на память с надписью: «Товарищу и другу по боям за город Ленина». Они почти одногодки. У парторга юношески припухлые губы, а глаза мужчины, много видевшего в жизни. На погонах четыре звездочки, на груди медаль «За оборону Сталинграда». Такая же медаль у Михаила.

Бои, бои, бои... Опять зима. Уже командуя взводом, вышел ок победителем из отчаянной схватки с немецкими автоматчиками, пытавшимися перерезать дорогу, зайти в тыл нашим частям. Сметка, быстрота ориентировки, фронтовой опыт решили все. Разгадан маневр противника, отрезан вероятный путь его отхода, обрушен весь огонь взвода... Остались лежать на снегу гитлеровцы. Планы врага сорваны. «Воинскую находчивость, доблесть и мужество проявил товарищ Козомазов по разгрому немцев под Ленинградом в районе Тайцы», — заполнялся боевой лист в штабе.

В битве за плацдарм на левом берегу Нарвы Михаил был ранен, со своего поста не ушел и, продолжая командовать, сбил два «Юнкерса», которые упали близ огневых позиций взвода.

Медсанбат так и не дождался его. Следующие два дня, 28 и 29 марта, продолжались изнурительные схватки.

...Шквальный огонь. Снаряды и мины лопаются у пулеметов. Воздух вибрирует от низкого гула вражеских самолетов. Непрекращающиеся налеты бомбардировщиков! Они «обрабатывают» отвоеванный нашими частями плацдарм. С воем идут в пике. Снижаются до 100—50 метров. Выходя из пике, не успевают набрать высоту, удирают на бреющем...

Этот момент — для пулеметчиков!

Азарт уже разжег душу. Михаил перестал слышать грохот взрывов, визг осколков. Перестал видеть все другое, кроме стремительно подлетающего брюха.

— Есть! Попал!..

Неистовствуют пулеметы. Горит, падает второй бомбардировщик.

В августе были на земле Эстонии. Приказом командования Михаилу временно поручена рота.

Вечером 7 августа вызван в штаб полка. Поставлена задача — штурмовать высоту 84,6, которая маячила перед его ротой. Высоту, опоясанную траншеями, укрепленную задолго и  основательно.

По карте соседние с нею высоты шли влево к станции Аверьял. Линия фронта остановилась перед ним.

Из штаба позвонил в роту — собраться партийно-комсомольскому активу для обсуждения боевого задания.

На обсуждении сказал:

— Завтра в восемь утра пойдем на штурм одновременно с огнем своей артиллерии. По опыту знаю: немцы уходят при артобстреле из первых траншей во вторые, третьи и возвращаются в первые, когда огонь перенесен в глубь их обороны...

С той минуты, как получил приказ и стал рассматривать карту, пронзительная ясность мысли, четкость ее работы уже не покидала его.

...Первые траншеи были заняты с малыми потерями. Артиллерия перенесла огонь вглубь, и по ходам сообщения гитлеровцы стали возвращаться на свои огневые позиции.

Завязался траншейный бой. Автоматные строчки сухо прокалывали раскаленный, дрожащий от снарядных разрывов воздух.

К пронзительной четкости и ясности мысли прибавилась пружинистая упругость, легкость молодого, сильного тела. Мгновенная ориентировка, заострившееся зрение, слух... Он отдавал приказания — одному из взводов прикрыть наступающих, уничтожить пулеметные точки вторых траншей! Он привставал, кидал гранаты, волочил за собой тяжелый пулемет, который вдруг потерял свою тяжесть, громоздкость, сделался легким, послушным и покладистым!

Расстояние от первых до вторых траншей метров восемьдесят... Перебежки, стрельба. Где можно, с расчетом разворачивают пулемет.

Ходы сообщений. На изгибах выложены каменные колодцы с амбразурами. Из них — отчаянная стрельба. И нужно гранатой достать колодец, залить амбразуры пулеметным огнем, чтобы перебежать к следующему...

На глазах у командира бойцу оторвало правую руку по локоть — схватил автомат левой. Приклад отдачей бьет по мокрой от лота и крови гимнастерке. Солдат стрелял, стрелял!

Мокрая гимнастерка и на Михаиле, жажда сжигает горло, грудь, но о воде нет мысли: нужно отойти назад — переждать встречный огонь, ухватить момент для броска... И снова — ползком, перебежкой с пулеметом.

Все новые «колодцы». От гранатных ударов обваливаются углы земляных поворотов. Новые рукопашные...

Когда были заняты вторые траншеи, он долго вглядывался в циферблат и все не мог понять: 80 метров они преодолевали два часа... Пятнадцать человек выбыло из строя.

Началась бомбежка, артобстрел. Земля словно перемешалась с небом.

Огонь по самолетам! Держаться до последнего. Держаться насмерть!

Михаил пробегал по траншее от Рудакова к раненому командиру взвода, прикрывшему их во время схватки за эти вторые траншеи. На бруствере разорвалась бомба. Ударило волной раскаленного воздуха об стенку, потерял сознание.

...Очнулся, увидел около себя Рудакова и Карнаухова — своих командиров отделений. На него только смотрят. Потом обрадованно подносят ко рту флягу. Он пьет и... начинает слышать стрельбу. Стрельба делается громче, непереносимее! Она и не прекращалась, только слышать ее он стал вот сейчас. Он с напряжением тянет первое слово. Оно завязло в горле и все не кончается, хотя он делает страшные усилия, чтобы его закончить. Выталкивает последний слог из горла. Следующее слово сломалось посередине, он начал еще одно и понял, что не кончит и этого: заикание! Приподнимается с плащ-палатки, окончательно понимает, где он, что с ним, понимает также — противник идет в контратаку. Ему о ней прокричал Рудаков, почему-то назвав ее восьмой.

Разгоряченно, со злостью Михаил вскочил на ноги и шатаясь двинулся во весь рост навстречу гитлеровцам. За ним бросились остальные.

С криками «ура» они ворвались в третью траншею. Опять рукопашная, разрывы гранат, автоматные строчки, лязг железа о железо.

В этой третьей траншее, как кончилась схватка, не собралось и половины... Рассредоточились, не прекращая стрельбы.

Высота была взята!

В солнечном, слепящем небе плавилось восемнадцать самолетов с крестами на крыльях.

Неистовая бомбежка!.. Когда посветлело, успокоилась наконец земля — глаза увидели контратакующего противника...

Немцы поднимались в атаку еще дважды, и в последний раз с вражеской пехотой пошли три танкетки.

Их надо было подпустить на расстояние швырка гранаты. Надо было выдержать это испытание: смотреть на приближение танкеток и ждать... Михаил бросил гранату — из танкетки повалил дым, она остановилась. Вторую подбил Рудаков, третья повернула обратно. Вдогонку стучал пулемет, автоматы.

Пули догоняли откатывающегося противника. Но около двадцати гитлеровцев обошли высоту. И остро осматривающий местность глаз Козомазова их заметил!

Отдана команда! Карнаухов уже разворачивал единственный оставшийся пулемет.

Последовали новые контратаки. Но бойцы были полны решимости не сойти с высоты ни на сантиметр.

Пришла минута странной тишины. Защитники высоты знали ее обманчивость.

В живых остались трое. И все трое смотрели на опускающееся за горизонт солнце. День, начатый в восемь часов утра сигналом к штурму, кончался. Обросшие, запыленные, в разорванной железом и камнями одежде, запавшими глазами провожали они солнце. Завтра оно станет светить вновь.

Выполняя приказ, они не видели, как прошла за высоты пехота. В победном движении царицы полей был их труд.

— Кто остался жив? — спросил возникший перед ними пехотный капитан. Пожал им руки. Помог со своими людьми стащить вниз пулемет: без этой помощи они трое не сдвинули бы его с места...

В конце сентября, после формирования, Михаил в атакующих частях двигался к Таллину. Войну закончил в Германии.

В музее обороны Ленинграда стоит тяжелый ДШК, на медной дощечке выгравировано: «Пулемет старшины Козомазова М. И.». И рядом — бронзовый бюст Героя.

В моей комнате сидит живой, не бронзовый, Михаил Иванович. От бронзы у него, пожалуй, только рыжеватинка в волосах, которые по-прежнему кудрявятся, хоть и поредели. Даже сейчас, спустя двадцать с лишним лет, легко представить его неутомимым, веселым старшиной... Кончился его рассказ о минувшем. Мы оба молчали.

На столе фотографии боевых друзей. Среди фронтовых снимков несколько карточек семейных. Друзья по работе и рыбалкам. А вот два мальчугана обняли отца. Крепко-крепко его держат, счастливо смеются!

— Не отдадим! Не пустим!.. Он наш. Наш! — читается в искреннем порыве сыновей, охвативших руками отца.

Б. ЛАПИН

Возможно, Вам будут интересны следующие статьи:

Количество общих ключевых слов с данным материалом: 1
№№ Заголовок статьи Библиографическое описание
101 На Выборгском шоссе Тюльников Л. На Выборгском шоссе // За Отчизну, свободу и честь! : очерки о Героях Советского Союза – горьковчанах. – Горький,1964. – Кн. 2. – С. 168-174
102 Воля, умение, ловкость Крутов И. Воля, умение, ловкость // За Отчизну, свободу и честь! : очерки о Героях Советского Союза – горьковчанах. – Горький,1964. – Кн. 2. – С. 236-240
103 По тылам врага Абдурашитов А.Н. По тылам врага // За Отчизну, свободу и честь! : очерки о Героях Советского Союза – горьковчанах. – Горький,1961. – Кн. 1. – С. 136-145
104 На Южном Буге Кузьмин Г.А. На Южном Буге // За Отчизну, свободу и честь! : очерки о Героях Советского Союза – горьковчанах. – Горький,1961. – Кн. 1. – С. 190-196
105 Бой за высоту Крутов И.А. Бой за высоту // За Отчизну, свободу и честь! : очерки о Героях Советского Союза – горьковчанах. – Горький,1961. – Кн. 1. – С. 272-275
106 Через «Днепровский вал» Тюльников Л.К. Через «Днепровский вал» : [из девяти участников штурмовой группы, форсировавшей Днепр, были два горьковчанина: один из них Иван Заулин] // За Отчизну, свободу и честь! : очерки о Героях Советского Союза – горьковчанах. – Горький,1961. – Кн. 1. – С. 208-215
107 Герой Днепровской переправы Царевский Д.А. Герой Днепровской переправы // За Отчизну, свободу и честь! : очерки о Героях Советского Союза – горьковчанах. – Горький,1961. – Кн. 1. – С. 276-285
108 Неистовый штурмовик Абдурашитов А.Н. Неистовый штурмовик// За Отчизну, свободу и честь! : очерки о Героях Советского Союза – горьковчанах. – Горький,1961. – Кн. 1. – С. 181-189

Страницы