«Смотри и помни, сынок, все, что видишь…»

Дети воины

В последние месяцы в редакцию "Автозаводца" пришло немало писем о войне: читатели горячо откликнулись на призыв поделиться своими воспоминаниями о незабываемых "сороковых-роковых". Этот увесистый почтовый конверт принес нам сам автор — наш читатель А. Д. ЖУЧКОВ, вся жизнь которого неразрывно связана с машиностроением. Десять лет Алексей Дмитриевич трудился на ГАЗе — электриком, механиком, мастером. После судьба привела его во Всесоюзный научно-исследовательский институт машиностроения, где он почти 30 лет, до самой пенсии проработал инженером.

...Когда началась война, Алику (так в детстве Алексея ласково называли родители) было 6 лет. Отец работал на автозаводе электросварщиком в цехе паровых машин, мама — кочегаром на "Красной Этне". Семья вначале снимала угол в частном доме, затем получила комнату-двенадцатиметровку в бараке на Ново-Западном поселке, с одной стороны от которого находился завод, с другой — деревня Монастырка.

"К началу авианалетов на автозавод слева от поселка установили зенитную батарею, — пишет А. Д. Жучков. — Первый налет я почему-то не помню, а вот последующие запомнил на всю жизнь. Было это летом 1943-го. Все происходившее тогда до сих пор стоит перед глазами, словно запечатленное на кинопленке... В час или два ночи прозвучал сигнал: "Воздушная тревога!" Под его звуки мы с мамой и соседями бежали в бомбоубежище, находившееся 1945 год.

Метрах в сорока от нашего барака и в трехстах — от зенитной батареи. Во время бомбежки мне было очень страшно! Над головой гудели фашистские самолеты, рядом стреляли наши зенитки... Сосед дядя Миша Телегин, несмотря на протесты мамы, положил меня около выхода из бомбоубежища и твердо, тихо сказал: "Смотри и помни, сынок, все, что видишь". Зрелище бомбежки автозаводских бараков и деревенских домов было ужасающим, меня всего трясло, а дядя Миша все повторял и повторял свои жесткие и страшные слова: "Смотри и помни, сынок..."

Зажигательные бомбы, похожие на яркие фонари, с жутким воем и грохотом обрушивались на землю, выстрелы зенитных орудий стучали, как молотки по голове. Этот "урок суровой правды от дяди Миши" врезался в мою память на всю жизнь... В один из следующих авианалетов несколько бомб упали недалеко от нашего барака, но не взорвались. Одна из них — огромная длинная "бочка" — лежала метрах в двухстах от барака на проходящей через поселок грунтовой дороге, другая ушла глубоко в землю прямо у дверей нашего сарая. В эту ночь, говорили, погибла молодая и красивая зенитчица. Одна из бомб попала в угловую комнату барака №27: я ходил смотреть на огромную яму и развороченную комнату... Жить в бараках стало опасно, и отец отвез жену и сыновей (в 1942 году у меня родился брат) в более отдаленное от завода Доскино. Мы стали чувствовать себя поспокойнее. Сам же отец сутками, неделями и месяцами не покидал завод. Дома появлялся очень редко, всегда ночью, приносил нам деньги, продуктовые карточки, а иногда и "кирпичик" хлеба. Я утром проснусь, а на столе — хлеб!!! Поражаюсь: "Откуда у нас хлеб появился?!" Отец говорит: "Лиса прислала". А мама кивает и улыбается...

Отец редко рассказывал о том, как под леденящий душу вой падающих бомб он со своими товарищами продолжал работать, как после бомбежки тушил пожары, восстанавливал разрушенные цеха, ремонтировал поврежденное оборудование... Судьба была к моему отцу благосклонна. Однажды ночью шел он с мастером в Доскино семьи проведать. И вдруг бомбежка! Неподалеку — больница (сейчас 37-я) и госпиталь — школа №1 (теперь №36), но спрятаться они не успели. Отец-то остался жив, а вот мастер тремя осколками снаряда был поражен насмерть... Тело погибшего отправили в морг находившейся рядом больницы, но утром родственники найти его там не смогли: видимо, мастер был похоронен в общей могиле. К сожалению, я не помню ни имени, ни фамилии этого мастера... Зато хорошо помню, как бегал с ребятишками смотреть на горящие корпуса и цеха завода — мы так боялись за работающих там отцов, матерей, сестер и братьев!

...Да, наше поколение не видело детства. Есть хотелось постоянно. Очередь за отрубями и хлебом занимали с вечера, стояли всю ночь, до открытия ларьков и магазинов. Из лебеды и отрубей пекли оладьи. Летом "лакомились" ягодами дикорастущего паслена. Раз я нашел на помойке маленькую-маленькую картофелину, принес домой, поджарил и тут же съел, даже с мамой не смог заставить себя поделиться... Прости, мама! Наши матери, чтоб накормить детей, запрягались в санки и превращались в "менял": ходили в отдаленные деревни — Вязовку, Кусаковку, Криуши — и обменивали там ткани и одежду на муку, картошку, пшено, а если повезет, то и на крохотный кусочек масла. Попадали в метель, падали от усталости, но почти всегда возвращались к детям не с пустыми руками. Пока мамы не было дома, я неплохо справлялся с обязанностями няньки (в 1944 году родился младший братишка). Вечером, мы с ребятами жгли костры у холмов и оврагов, пекли найденную картошку, рассказывали байки... Ребята постарше покуривали... Однажды кто-то подбросил в костер неразорвавшуюся снарядную головку. Произошел взрыв — одного мальчика убило, нескольких шалунов ранило, одному парнишке посекло лицо...

Каким запомнился мне конец войны? Никогда не забуду истошный крик в ночь на 9 мая 1945 года: "Победа!!! Победа!!! Победа!!!" Наши ребята бегали из барака в барак и во всю мощь своих легких сообщали всем эту радостную весть. Многие, услышав о победе, плакали: то были слезы жалости к тем, кто не дожил до светлого дня... Два моих дяди тоже погибли во время войны - мы до сих пор не знаем, как это случилось и где они похоронены. Потом наши отцы и матери принялись за восстановление разрушенного хозяйства. Но это, как говорится, уже совсем другая история..."

Письмо читала Маргарита ЕГОРОВА.

• Фото из личного архива.