Рассказ И.А. Заулина

Рассказ И.А. Заулина [о форсировании Днепра] // Уходил на войну мальчишка : повесть / Тюльников Л., Сидорова И.. – Горький, 1964. – С. 63-80

Скажу прямо: не думал я, что через столько лет найдутся люди, которые заинтересуются, как наша девятка форсировала Днепр. Но раз вы хотите об этом знать, расскажу по порядку, как помню.

Было это в конце сентября 1943 года. Советская Армия тогда гнала немецких захватчиков по Украине. Двое суток без сна и отдыха преследовали мы гитлеровцев. Они то и дело устраивали нам засады, и тогда приходилось выбивать их с опушек рощ и с высоток стремительными атаками. Гибли наши товарищи, но наступательный порыв не ослабевал. Ведь у многих из нас там, за Днепром, были семьи. Да если и не было семей — все равно ведь стонала под врагом наша родная земля...

Вот тогда-то я и узнал в первый раз Георгия Маслякова. Во время короткого привала мы очутились рядом. Солдаты, утомленные долгим переходом, сразу же повалились на жухлую траву. Кто принялся за сухой паек, кто задымил цигаркой, а кто сразу захрапел. Я присел на бугорок, грызу твердую галету, посматриваю вокруг. Неподалеку солдатик молоденький сидит — не ест, не курит, а кургузый немецкий пистолет разбирает. Веснушчатое лицо его покрылось капельками пота, пилотка съехала на одно ухо. Незнакомая штуковина, видно, не поддавалась.

— Что, — спрашиваю, — никак не докумекаешь? Иди, покажу.

Он подошел ко мне. Сказал, что из немецкой винтовки и пулемета пробовал стрелять, а из пистолета ни разу.

Ну, понятное дело, как бывает всегда на привале, разговорились.

— Называется, занимаем населенные пункты. А в этих пунктах одни только печные трубы торчат... За все время ни одного жителя не встретили... — с обидой говорит солдатик.

— Ты зря, комсорг, сегодня не с нашей группой шел, — прервал его подошедший парторг роты сержант Акан Курманов. — Мы там на околице у противотанкового рва такое видели, что вовек не забыть. Спешили фашисты, не успели закопать трупы... а стреляли-то кого — женщины, дети да старики.

В глазах моего нового знакомого что-то похолодело, он приподнялся и долго-долго смотрел на запад, а рука его крепко сжимала собранный немецкий пистолет. Потом он с остервенением потряс им в воздухе и снова опустился на траву возле меня.

Я про себя подумал: «Не гляди, что ростом невелик и молоденький. Такой, пожалуй, не то, что Днепр перейдет, а и дальше до Берлина двинет».

А между прочим, как вы, конечно, знаете, немцы здорово на Днепр рассчитывали. Река широкая, течение сильное. Окопов, блиндажей, дотов на правом крутом берегу понастроили, проволокой все опутали. Думали надолго здесь отсидеться. А без передышки им никак было не обойтись: здорово мы потрепали их на левом берегу! Выкатили гитлеровцы раз громкоговоритель и начали кричать: «Днепровский вал неприступен! Гитлер готов вести войну хоть тридцать лет, пока не победит Россию!» Выдали мы тогда парочку мин по болтуну — сразу замолк.

...Как сейчас помню, утром 27 сентября подошел наш батальон к Днепру. Чуть правее от нас на взгорке село Мысы. Сзади остался небольшой городок Любеч. Последние километры все шли лесом. Лето в тот год было жаркое, листья рано пожелтели. И только лозняк у самого берега был зеленый-зеленый. Перед водой небольшой песчаный пригорок. С трудом взобрался на него. Осторожно раздвинул кусты — вижу: почти прямо подо мной плещется Днепр. Так приятно пахнуло в разгоряченное лицо речной прохладой. Подошли мои товарищи. Долго стояли мы и глядели на воду, на холмы, что на другом берегу. Тихо кругом было. Только на юге чуть погромыхивало: там, видно, бой шел. Но мы-то знали, что тишина эта обманчива и на тех красивых правобережных холмах притаилась смерть.

Командир усадил роту на небольшой полянке, поблагодарил за то, что немцев здорово били, а потом сказал:

— Чтобы переправиться через Днепр, нужен мост. Его можно сделать только из понтонов. Но саперы отстали и привезут понтоны не раньше, как завтра к вечеру. Артиллерия тоже отстала. И все же сегодня ночью мы должны начать переправу. Пока на том берегу немцев немного. Да и не ждут они сегодня нас. Внезапность — уж считай полдела сделано.

Тут же командир стал отбирать добровольцев в десант. Решили создать две штурмовые группы. Одну из групп возглавил парторг роты сержант Акан Курманов. Его у нас уважали. Он был храбрый командир и настоящий коммунист. Накануне во время стычки с вражеской засадой был убит командир взвода, и Курманов заменил его. До этого Курманов много раз ходил в разведку и приносил ценные сведения из тыла врага, А еще раньше он служил в артиллерии и хорошо знал пушки.

Я видел, как к Курманову подошел солдатик, с которым мы разговаривали на привале.

— Акан, считай меня первым! — сказал он твердо, не отводя взгляда от его раскосых глаз.

Курманов ответил не сразу. Он как будто что-то взвешивал, припоминал. И я тоже смотрел на солдатика, на его веснушчатое лицо и оттопыренные уши и думал: «Мальчишка совсем. Куда уж ему».

— Хорошо, Масляков, — сказал Курманов, — только пулемет оставь, пойдешь с автоматом.

— Спасибо, — только и сказал в ответ солдатик.

А меня даже зло взяло. Вот, думаю, бахвалится, не знает, почем фунт лиха.

Обо мне-то вопрос просто решился. До Днепра я уже сполна пороху нанюхался, от самой Волги с этой ротой шел. «Старичков» у нас в роте немного осталось, потому сержант, назначая меня в штурмовую группу, только сказал:

— На тебя надеюсь, Иван!

Ладно, думаю, всякое видали, и на это поглядим.

В роту пришел командир батальона капитан Тарнопольский, принес карту. Усадил десантников вокруг себя, ткнул толстым цветным карандашом в остров посреди Днепра.

— Вот, — говорит, — на него и будем высаживаться. Уж где-где, а здесь-то немцы совсем не ожидают нас. А вы как думаете? — спросил он и посмотрел на каждого. Ну, мы, конечно, не возражали.    План дельный.

Уходя, капитан напомнил:

— Задача, сами, хлопцы, понимаете, нелегкая и опасная. Противник сделает все, чтобы сбросить вас обратно в Днепр. Каждому придется драться за пятерых. Помните: от вас зависит успех всей операции!

Комбат Тарнопольский был у нас боевой, не раз смерти смотрел в глаза, но я заметил, что сегодня он больше, чем всегда, волнуется. Он-то знал, что немногих из нас ему придется обнять после форсирования.

Когда комбат ушел, стали думать, на чем переправляться. Никаких, как говорится, табельных средств у нас не было. Оставалось одно — искать подручные. Обшарили мы все кусты, побывали в Мысах, вернее, на пепелище, что осталось от деревни. Ни одной лодки, ни одного ботника обнаружить не удалось (видимо, немцы перед отходом все уничтожили). Решили строить плотики из плащ-палаток, набитых сосновыми ветками. Отошли подальше от берега, чтоб немцам не слышен был стук топоров. Курманов досадовал: у плотика не та скорость.

Было уже набито несколько плащ-палаток, когда два наших разведчика привели к Курманову седого худущего старика. Я видел всяких людей, побывавших под оккупацией, но этот такой был тощий, что холщовая домотканая рубаха висела на нем, как на коле.

— Сынки, — шепелявил он и плакал. Слезы текли по его дряблому лицу. Бойцы обступили деда. Курманов похлопал его по костлявому плечу:

— Ну, ну, дед, кончай воду лить!

— Выжил, слава богу, — причитал старик. — Лодки для вас берег... Немцы их возле бережка затопили. Место заприметил.

Пошли за стариком. Постояли, посмотрели сквозь кусты, как бежит, кружится вода над лодочным кладбищем. Хотелось сразу же поднять их, да разве немец даст. Придется ждать темноты.

Чтобы не терять зря времени, запаслись пока дисками к автоматам, гранатами, патронами к пулемету. Продукты брать не стали. Класть их было уже некуда. Вещмешки и карманы набиты до отказа. Поели плотно, чтоб надольше хватило. До темноты нам разрешили отдохнуть. Ребята раздобыли где-то сена, настелили его под развесистым осокорем. Улеглись. Молчим. Смотрю, Масляков пристроился тут же, письмо царапает на пулеметном диске. Карандаш у него срывается, и он злится. Я нет-нет да гляну на него. Очень уж он серьезный не по годам. Городской, холеный. Но крепкий, по всему видно, хороший парень. Вот вижу, свернул письмо треугольничком, адрес написал, сбегал ненадолго, отнес письмо и растянулся на сене. Лежит, молчит, будто спит. А мне скучно стало, говорю тихо, как бы про себя:

— Сено-то как пахнет. Как у нас в Ленькове. Он не шевелится, а сам спрашивает:

— А где это Леньково?

— Под Горьким, — говорю. — Есть там такой Лысковский район.

Он аж приподнялся.

— Я тоже, — говорит, — из Горького. Мать у меня там, отец, брат. Как же это мы — два дня вместе, а не знали, что земляки.

А я тоже радуюсь, что земляка нашел.

Расспрашиваю, где жил в Горьком, где учился, где бывал да что видал, давно ли на фронте. Он сначала коротко отвечал, все старался меня расспросить, а потом и сам разговорился. Рассказывал, что отец у него еще в старой армии служил, в империалистическую воевал, всю гражданскую прошел. А мать перед войной выбрали депутатом горсовета. Вижу, разговор о доме растревожил его, не прерываю, слушаю.

— Я ведь тоже немного горьковчанин, — вставил слово сержант Генрих Гиндреус, — службу начинал в Горьком. Наш полк стоял в Марьиной роще. Красивое место! Посреди леса на горке сторожка лесника, а внизу ледяной родник. После войны там наверняка парк сделают.

После войны... Я лежу и думаю: кто знает, что будет после войны. Даже завтра утром.

Каждый тогда, перед той ночью, старался не думать о предстоящем деле, говорил о прошлом, которое казалось нам тогда очень счастливым. На фронте я приметил — война для многих вроде как открытие сделала. Чего греха таить, есть ведь такие, всю жизнь недовольные. Но вот прошло два военных года, и лежит этот недовольный, отдыхает между боями и о старой жизни с таким смаком рассказывает... Уж на что меня жизнь не баловала, но и я с удовольствием вспоминал прошлые годы. На самом деле: родители умерли за три года до войны, когда мне не было и пятнадцати лет. Остался я один-одинешенек. Учебу я еще раньше бросил и работал в колхозе: мать и отец часто болели. Как восемнадцать стукнуло, так женился. Только родился сын, а тут... война. Боевое крещение получил в боях на Волге. Там же и ранило. После госпиталя побывал дома — и опять фронт. Под Орлом был. Чернигов освобождал. И вот дошел до Днепра.

Собрался в нашей штурмовой девятке народ самостоятельный. До войны многие поработать успели. Сержант Гиндреус на заводе под Ленинградом слесарем был. Арсентий Матюк в Никополе на Южнотрубном заводе работал. Я в колхозе с тринадцати лет.

У нас свой разговор завязался — про дом, про семью, про работу.

У ребят помоложе свои интересы.

— Я в армии останусь, — сказал Леша Голоднов. — Кончится война, заявление в военное училище подам...

— Я тоже в армии останусь! — подхватил Масляков. — Ты в какое училище пойдешь?

— В артиллерийское хочу.

— Нет, я только в пехотное — доучиться надо. Так под разговор незаметно уснули.

Помню, проснулся я оттого, что стало смеркаться. Чутье у меня на время в армии выработалось. Без будильника научился вставать, когда нужно. Смотрю, и Курманов уже не спит. Встал на колени и трясет Маслякова, тот никак не проснется: только, видно, разоспался парень, а тут... подъем.

Сполоснулись в калужине, подтянули снаряжение. Курманов повел нас к месту, где затоплены лодки. Не прошло и нескольких минут, как смотрим — Масляков стоит уже раздетый, что-то с Курмановым обсуждает, шепотом. Затем он нырнул, держа в одной руке конец веревки. Почти октябрь, вода ледяная, у нас на берегу по телу мурашки бегают. Однако и другим пришлось раздеться и нырять, но, кроме коряг да камней, мы ничего на дне не нащупали. Потом Масляков немного пониже нырнул и долго не появлялся. У меня даже сердце защемило. Думаю, ну, погиб парень зазря. Ан нет! Слышим, фыркает, плывет к берегу. Передал нам конец веревки, тяните, говорит, а сам повалился на песок, дышит тяжело. Курманов ему флягу со спиртом сует.

Сначала думали, не вытащим: уж больно туго поддавалась, проклятая. Потом, когда вытащили, узнали в чем дело: течением в нее песку нанесло. Оттащили мы лодку на сотню метров в глубь берега, стали ощупывать, фонариком потихоньку освещать. Глядь, а в днище дыра — оглобля пролезет. Ремонт нужен. А стучать нельзя. Потащили ее, будь она неладна, еще дальше от берега. Старик, как уговорились, в сумерках к нам пришел. Принес пакли, гвоздей, смолы. Даже весла притащил. Мы его на радостях качать хотели, да побоялись: чего доброго богу душу отдаст...

До полуночи возились с пробоиной. Потом попробовали спустить лодку в озерко. При свете фонарика видим — неладно сработали: в нескольких местах фонтанчики бьют. Опять конопатили, снова смолили. Курманов торопил. С командного пункта несколько раз прибегал связной.

Но вот все готово.

Еще с вечера начал  накрапывать холодный дождь. Пока тащили лодку обратно к берегу, он разошелся еще сильнее. Наши плащ-палатки намокли и отяжелели. Мокрые кусты неприятно хлестали по лицу. Но мы радовались. Ведь такая погода заставит гитлеровцев забиться в землянки, а это нам на руку.

Приближался рассвет. Спустили лодку. Курманов еще раз наказал нам:

— Чтоб комар пролетит — слышно было! Погрузили «максим». Болодурин установил его на носу, изготовился к стрельбе. Уселись, плотно прижавшись друг к другу, на скамьях и на ящиках с боеприпасами.

Курманов, с силой оттолкнув лодку от берега, последним прыгнул в нее.

Весла около уключин обмотали тряпьем, опускали их в воду плавно. Ну, а если и получался всплеск, так ведь дождь заглушал.

Откровенно сказать, когда мы отплыли, у меня сердце защемило. Лодка тяжело гружена, сидит в воде чуть не по самый борт, движется медленно, а ширь днепровская без конца и края. Тишина еще такая! Изредка то справа, то слева раздаются пулеметные очереди: немцы нервничают. Масляков сидел рядом со мной; лица его мне не видно было, но по тому, как он прижался ко мне, я понял: и у него в сердце холодок. Это всегда в таких случаях бывает. А потом, когда бой разыграется, бояться уж некогда будет. Самое главное — спервоначалу суметь себя переломить, а там уж робеть не будешь.

Я тогда нащупал в темноте руку Маслякова, пожал ее вместе с автоматом, чую, он от автомата ее отнял и тоже мне в ответ пожимает. Словно спокойнее стало и даже злость начала появляться. Думаю, что и у Маслякова на душе было то же. Он уж сам нащупал мою руку и более решительно очень коротко стиснул ее.

А лодка между тем только перевалила середину реки.

Вот тут-то и началось...

Сначала с вражеского берега взвилась ракета. Свет противный, рыжеватый и дрожит. Мы в лодке друг друга увидели. Лица у всех словно из камня высечены, неподвижные, суровые. И лодка наша стала видна с обоих берегов как на ладошке.

Не успела ракета погаснуть, взвилась вторая, и рядом с лодкой просвистела трассирующая пулеметная очередь. Я обернулся вслед за ней, и мне показалось, что она растаяла где-то далеко позади. Думаю: теперь держись!

И снова — ракета. Снова замелькали пунктиры пулеметной трассы. Пули совсем рядом захлопали по воде. Ребята поднавалились на весла. Теперь все равно заметили — всплесков нечего бояться. Бояться надо было другого: ракета слепит надолго. Поэтому мы отворачивались от нее и зажмуривали глаза. Вспомнили и совет Курманова: чтобы быстро избавиться от слепоты, учащенно дышали, пригоршнями черпали из-за борта холодную речную воду и мочили ею лбы и затылки.

— Болодурин, Масляков, огонь! — услышал я команду Курманова, а затем грохот автомата над моей головой и пулемета впереди. Трассы от них понеслись к чуть различимому светлому пятну на вражеском берегу, на котором только что мелькали вспышки пулеметных выстрелов. Метрах в ста справа от нас шла другая лодка с десантом во главе со старшим лейтенантом Собко. Мы не видели ее до тех пор, пока с нее не протянулась к берегу пулеметная трасса.

Об Иване Собко мне хочется рассказать особо. Думаю, что Масляков много слышал еще в училище, а потом от ветеранов части о его храбрости. Ведь он тоже, как и Масляков, воспитанник Винницкого пехотного училища, эвакуированного сначала в Краснодар, а затем в Суздаль. Из Краснодара училище в полном составе перебросили на Волгу. В критический момент боя курсант Иван Собко вместе с курсантом Гинтуриным спас боевое знамя. За мужество и стойкость, проявленные в Курской битве, газета «Правда» назвала пулеметчика Собко богатырем, а фронтовые поэты сложили о нем стихи. К моменту форсирования Днепра он был уже командиром первой пулеметной роты.

Так вот, как только с лодки Собко раздалась очередь, сразу, как по команде, загремело на нашем берегу. По звуку определяю: бьют минометы и полковые пушки. Зашуршали над нами снаряды, завыли мины. Загрохотали разрывы на вражеском берегу. Облака плыли низко над правобережными холмами, и всплески разрывов так и полыхали по ним.

Немецкий пулемет замолк, но затявкала противотанковая пушчонка. Вокруг нас стали взлетать водяные султаны.

Мы пригнулись — и вовремя: снаряд разорвался совсем рядом, и осколки с водяными брызгами просвистели над нами.

Но берег уже близко! Днище лодки проехало по песчаному дну. От неожиданного резкого толчка мы повалились друг на друга и тут услыхали короткую команду Курманова:

— Прыгай!

Холодная вода бросилась за голенища кирзовых сапог. Бежать по воде тяжело. А тут еще по спине бьет увесистый вещмешок с боеприпасами, в руках автомат.

Как только я ногой почувствовал сушу, упал на песок. Лежу, тяжело втягиваю воздух. Слышу, пули цокают над головой. Видно, крутой берег немцам мешает.

Начинался рассвет. Дождь стал утихать. Уже можно было различить кусты, деревья, фигуры десантников, прижавшихся к песку.

Огонь с нашей стороны прекратился так же неожиданно, как и начался. Нельзя терять ни секунды. Курманов поднялся во весь рост.

— За мной! — скомандовал он и стал карабкаться на обрыв. Мы полезли за ним. На ходу кидая гранаты, с криком «ура» бросились на окопы врага. Курманов метнул гранату в противотанковую пушку, длинной очередью разрядил диск. Оттолкнув навалившегося на прицел гитлеровца, развернул пушку в противоположную сторону, перезарядил валявшимся рядом снарядом, и, прицелившись по стволу, рванул рукоятку спуска. В страшном грохоте, стоявшем вокруг, я еле различил выстрел пушки, но хорошо увидел, как впереди, в гуще бегущих фашистов, разорвался снаряд. С пушкой мы почувствовали себя увереннее. Тем временем Масляков бросил две гранаты в то место, откуда опять стал бить немецкий пулемет, затем прыгнул в окоп, и оттуда послышались короткие очереди его автомата. Потом снова застучал немецкий пулемет. Но трассы от него полетели в сторону бегущих немцев. Это Масляков захватил пулемет и открыл из него огонь.

Грохот боя начал стихать.

Но мы знали, что немцы легко своих позиций не отдадут. И стали готовиться к контратаке. Собрали разбросанные повсюду боеприпасы и оружие, наспех оборудовали окоп. Масляков нашел в окопе деревянный ящик с запасными стволами к пулемету. Русаков помог ему оборудовать площадку для стрельбы.

Но вот в кустах замелькали зелено-серые мундиры гитлеровцев. «Сосредоточиваются для атаки», — подумал я. И верно: крича истошно, на ходу ведя огонь из автоматов, гитлеровцы в полный рост повалили на нас. Сколько их было — трудно сказать, но в общем-то много. Вот тут, кажется, самое время страху поддаться. Но нам, прямо скажем, не до него было. Не успевали диски менять да ленты новые в пулемет подавать. На бегущих немцев мы обрушили весь огонь из автоматов, пулеметов и пушки. Ряды их стали таять, но из-за кустов выбегали все новые группы гитлеровцев. Я совсем оглох от грохота, от едкого порохового дыма стало трудно дышать. Но это все ерунда. Случилась беда! Стреляя, я нет-нет да взгляну в сторону Курманова. Здорово он из пушки палил! Вдруг вижу, он рухнул на землю. Пушка замолчала. Ободренные этим молчанием фашисты снова ринулись в атаку. Бьем мы их с Болодуриным из «максима», рядом — слышу — строчат из немецкого Масляков с Русаковым. Потом что-то замолк их пулемет. Я бросил туда взгляд, вижу: Масляков ключом раскаленный ствол выворачивает, заменяет запасным из ящика. Тут вроде небольшой передышки вышло. Смотрю, на правом фланге наш Софронов сидит на корточках и правой рукой завязывает узелок на забинтованной левой, а бинт из белого-белого становится ярко-алым.

Фашисты снова наседают. Я даже различаю порой их перекошенные злобой лица. Из нашего окопа в них летят гранаты. Один немец, уцелевший после взрыва гранат, бежит прямо на пулемет Маслякова. И пулемет молчит, видно, диск новый вставляют. Всего один шаг не добежал, проклятый. Рыкнул пулемет, и он со всего размаху перед окопом грохнулся.

По нашему окопу минометы ударили, а что делалось слева и справа, я уже не видел, так как головы поднять нельзя было. Как узнал потом, Маслякова перед этим обстрелом ранило. Осколок гранаты пробороздил ему по голове, хлынула кровь, глаза залила. Но он еще сумел нащупать две гранаты в нише окопа и бросить их вслед отползающим немцам. Новая передышка.

Русаков быстро обмотал голову Маслякова бинтом, смочил из фляги тампон и протер ему глаза. Снова можно воевать. Но тут оказалось — воевать не с кем. Кругом трупы, трупы. А кто цел остался — драпанул с острова на правый берег. Ведь не забудьте, мы на остров, а не на берег высадились.

В это время третья десантная группа переправилась к нам. Все три группы объединились. Возглавил их старший лейтенант Собко. Раненого Софронова он приказал отправить на наш берег. Хотел и Маслякова эвакуировать, но не тут-то было.

— Рана мне не мешает, — отбивался он, — а в роте людей и так мало.

Собко махнул рукой: черт, мол, с тобой, раз ты такой упрямый.

Старший лейтенант Собко собрал нас всех в лощинке на берегу, обращенном к противнику. Только что бой отгремел, а мы стоим, смотрим на него и не можем удержаться от улыбки. Уж больно вид у него чудной был. По лицу пот катится, он его стирает рукавом, а рукав-то в глине, лицо все в полосах. В руке пистолет, за поясом второй. Галифе у него всегда с шиком сшиты были, а тут все в клочья порваны, лентами висят. Но долго скалить зубы было некогда. Собко сразу дал нам задачу. Назначили штурмовую группу и группу прикрытия. Всех радовало, что с третьим десантом прибыл радист: «огонек», значит, с левого берега будет.

Рукав Днепра решили форсировать вброд: так удирали с острова немцы. Значит, пройти тут можно.

— Вызвать огонь на правый берег! — скомандовал Собко.

Оставив корректировщика с радистом на острове и два пулемета на флангах, Собко увлек всех в воду. Надо сказать, артиллеристы сработали здорово: ни одного человека в воде штурмовая группа не потеряла. Даже пулеметы удалось перетащить.

Но как только мы за правый берег зацепились и наши артогонь в глубь вражеской обороны перенесли, кое-какие огневые точки противника ожили. А вскоре, видно, и подкрепление к немцам подошло. На нас посыпался град снарядов и мин. Впервые за этот день в воздухе загудели «юнкерсы». Часть из них пошла на остров, где наши саперы мастерили переправу, часть стала кружить над плацдармом. Заухали бомбы. Вдруг видим, из-за облаков вынырнули наши ястребки, завалили одну немецкую машину, остальные скрылись. Прямо над нами, чуть не задевая верхушки осокорей, пронеслись наши штурмовики. Грохот стоял теперь на земле и в воздухе. Опять началась немецкая контратака. Не знал я тогда, что для меня она будет последней. Помню, замолчал наш «максим». Наповал убит Болодурин. Я насилу оторвал руки Болодурина от рукояток, он намертво вцепился в них... Ленту Гиндреус подает. Только успели дать три очереди — рядом разорвалась граната, и осколком повредило приемник с ползуном. Пришлось втащить пулемет в окоп и заменить поврежденные детали запасными. Как ни спешил  я,  а минут десять прошло. Ладно немцы не сразу о нашей беде догадались. Выкатил я исправленный «максим» на площадку, глянул вперед, а немцы почти рядом. Не снимая пальцев с гашетки, бью длинными очередями. И тут мне что-то ударило по рукам. Кровь аж в лицо брызнула. Рассматривать некогда, только чувствую — немеют пальцы, руки стали тяжелыми, перед глазами круги. Очнулся я в медсанбате на левом берегу. От прибывающих раненых узнал, что огонь из моего «максима» продолжал Гиндреус. Несколько очередей он дал один, потом по ходу сообщения прибежал Собко, и они по очереди продолжали косить фашистов. Рассказывали: до того они «доработались», что в кожухе вода закипела, пар стал вырываться через пароотводное отверстие. А тут еще несчастье: осколком пробило кожух. Собко заткнул дырку сучком, руки себе ошпарил. Вылили в кожух запас воды из фляг. И снова — огонь. К счастью, это была последняя контратака. Рано наступили осенние сумерки, немцы угомонились.

А как только стемнело, начал переправу наш батальон. Всю ночь сновали между берегами лодки, плотики и просто бревна. Перевозили людей, оружие, боеприпасы, обратно — раненых. Немцы наугад били по воде, острову и плацдарму. От разрывов вскипала вода. Не всем удавалось достичь заветного берега.

О Маслякове мне удалось узнать немногое. Сказали только, что погиб он на следующий день.

Целый месяц провалялся я в госпитале, не выдержал и сбежал в свою часть. В боях за Мозырь меня снова ранило, на сей раз куда сильнее. Говорят, что в медсанбате хирург из меня вытащил тридцать четыре осколка. Семь месяцев провел я в госпиталях. И представьте себе, даже не знал, что нам всем, в том числе и мне, присвоено звание Героя Советского Союза. Только когда летом приехал по ранению на побывку в свое Леньково, земляки меня поздравляют. Я сначала думал, разыгрывают, насмешники. Ан нет, правда оказалась. Думаю, раньше бы маленько узнать — может быть, выздоровел бы скорее.

Слышал я потом, что пятеро из нашей девятки вышли живыми из тех боев. Но где они сейчас, не знаю, А о погибших нет-нет да и вспомню.

Вечная им слава и память!

Возможно, Вам будут интересны следующие статьи:

Количество общих ключевых слов с данным материалом: 1
№№ Заголовок статьи Библиографическое описание
11 Александр Васильевич Прыгунов Александр Васильевич Прыгунов [Электронный ресурс] : [о подвиге Героя]. – Режим доступа: http://likrus.ru/abc_database/object/6830 (дата обращения:12.02.2016)
12 Карта памяти Карта памяти : [новые памятники, посвященные Дню Победы в Нижнем Новгороде] // Патриоты Нижнего. – 2015. – 13 мая (№ 16). – С. 12
13 Памяти Героя Памяти Героя : [об открытии обелиска Герою Советского Союза А. Поющеву] // Автозаводец. – 2015. – 9 мая (№ 50). – С. 12
14 Наши земляки — герои Великой Отечественной войны Наши земляки — герои Великой Отечественной войны [Электронный ресурс] : [о В.А. Митряеве]. – 2015. – 18 апр. – Режим доступа: http://oao-gaz.ru/istoriya-avtozavodskogo-rayona/86-nashi-zemlyaki-geroi-velikoy-otechestvennoy-voyny.html (Дата обращения: 25.04.2015)
15 Чугунов Виктор Константинович (1916-1945) Чугунов Виктор Константинович (1916-1945) // Герои Советского Союза – горьковчане. – Горький, 1981. – С. 299
16 Стариков Анатолий Константинович (1920-1980) Стариков Анатолий Константинович – (1920-1980) // Герои Советского Союза – горьковчане. – Горький, 1981. – С. 254
17 Герой Советского Союза Буханов Алексей Дмитриевич Седов А., Крутикова А., Соколова Д. Герой Советского Союза А.Д. Буханов : [руководитель поиска А.А. Крупнова, учитель истории школы № 161] // Летопись подвига, 1941-1945 [Электронный ресурс] - Н. Новгород : МУК "ЦБС" Автозаводского р-на, 2010. - 1 электрон. опт. диск (CDR)
18 В честь Героя Гордин А. В честь Героя : [о А.В. Прыгунове, Герое Советского Союза] // Автозавод-online. – 2012. – 23 окт.-4 ноября (№ 53). – С. 4
19 Наш воздушный Суворов Гордин А. Наш воздушный Суворов : [о подвиге А. Поющева, Героя Советского Союза, автозаводца] // Автозавод-ONLINE. – 2012. – 15-29 мая (№ 42). – С. 4
20 Комэск Власова Е. Комэск : [о А. Поющеве, Герое Советского Союза, автозаводце] // Автозаводец. – 2012. – 12 мая. – С. 3

Страницы