Отелло – технолог Вадим Рубинский

«Народный театр Горьковского автозавода. В. Шекспир. «Отелло». Режиссер — заслуженный деятель искусств РСФСР Н. В. Никольский. Художник — заслуженный деятель искусств РСФСР В. Я. Герасименко». Такая афиша появилась недавно около здания Дворца культуры автозаводцев. И эта афиша больше обрадовала, чем удивила. Действительно, театр, взявшийся за постановку «Отелло», завоевал себе полное право на это; завоевал такими спектаклями, как «Егор Булычев и другие» М. Горького, «Кремлевские куранты» Н. Погодина, которые получили самую высокую оценку зрителей и критики.

Что отличает собою работу Вадима Рубинского в создании образа Отелло?

Многие мастера сцены по-разному трактовали этот образ. Одни решали спектакль как трагедию ревности, другие — как трагедию любви, третьи — как трагедию доверия и простоты души в злом мире, четвертые — как трагедию национально-расовой розни.

В Отелло В. Рубинского в качестве внутренней основы развития его трагедии наиболее ощутимо показана линия судьбы благородного большого человека, обманувшегося в своих лучших чувствах. Вот Отелло впервые появляется на сцене, когда Яго (Л. Горбунов) сообщает ему о гневе Брабанцио (С. Устинов) и предупреждает о тех опасностях, которые грозят Отелло в связи с его тайной женитьбой на Дездемоне (Ж. Савицкая). Отелло В. Рубинского с гордым спокойствием слушает Яго. Уверенный в чистоте своих чувств, уверенный в любви Дездемоны, не чувствуя за собой никакой вины, Отелло не боится гнева Брабанцио и готов отвечать за свой поступок.

И в дальнейших сценах — в сенате (дож Венеции — В. Войцеховский), где Отелло бесхитростно рассказывает, как он добился любви Дездемоны и за что сам ее полюбил, на Кипре, когда он вмешивается в драку Кассио (Л. Руднев) с Монтано (В. Горченков) — везде он сохраняет спокойствие и трезвость ума.

В Отелло В. Рубинского нет и тени той бешеной африканской страсти, которой наделяли его многие актеры прошлого. На сцене живет и действует такой же человек, как все. Он ничем, кроме цвета кожи, не отличается от окружающих его людей. Но это только внешне. Шаг за шагом В. Рубинский показывает нам то огромное душевное богатство мавра, его чистоту, веру в людей, неспособность ко лжи — все то, что внутренне делает так непохожим Отелло на тех, кто его окружает.

Я говорю не о той выдуманной «святой» чистоте, которой часто характеризуют Отелло. Отелло — солдат, полководец. Он отлично знает жизнь. Без этого знания он не был бы полководцем и не пользовался бы у солдат такой популярностью и уважением. Он знает, что в мире есть ложь, предательство, подлость. Отелло знал и женщин. Но он не знал любви. Он знал, что существуют такие понятия, как измена и ревность. Но это все для него было несовместимо с именем Дездемоны. И когда Яго говорит ему о ревности, Отелло Рубинского удивленно поднимает на него глаза, как бы говоря: «Ревность?.. Да, я когда-то слышал об этом, я знаю, что это значит, но сейчас, когда для меня больше нет женщин, кроме Дездемоны, а Дездемона и ревность — несовместимы, то я зачеркиваю это слово. Я его забыл».

Вот откуда идет чистота Отелло, она идет от глубокой веры в Дездемону, в ее любовь, а не от его наивности. В отличие от некоторых исполнителей роли Отелло, видящих в основе страданий Отелло цвет его кожи, В. Рубинский на этом глубокого акцента не делает. И это, пожалуй, очень верно. Отелло Рубинского с болью говорит слова: «Я черен, вот причина...». Но говорит он о своей черноте как о физическом недостатке. Ведь дальше следуют слова сожаления о неумении красиво говорить.

Глубокий акцент В. Рубинский делает в другом месте роли, когда, говоря о значении своей любви к Дездемоне, он восклицает: «...Люблю тебя; а если разлюблю, наступит хаос». И при этом, подчеркивая важность этих слов, сказанных очень страстно и убедительно, Отелло В. Рубинского выходит вперед на авансцену, как бы фиксируя еще одним актерским приемом важность сказанного. И действительно, когда он вырывает из себя любовь, наступает хаос. Отелло гибнет задолго до того, как к нему извне приходит смерть. Он гибнет внутренне тогда, когда рушится его вера в дружбу (из-за мнимой подлости Кассио) и когда рушится основа его веры в жизнь — вера в любовь и моральную чистоту Дездемоны. Внутренне Отелло — В. Рубинский, как характер, гибнет еще тогда, когда он, отвернувшись, закрыв от стыда лицо руками, говорит Яго:

«Ступай. Узнаешь больше, сообщи.

Вели жене следить за Дездемоной.

Прощай, прощай».

Да, здесь уже гибнет тот Отелло, который так страстно верил в верность Дездемоны, в чистоту жизни. А без этой веры уже нет прежнего Отелло. В последующих сценах, где Яго дает возможность Отелло убедиться в «измене» Дездемоны, Отелло временами теряет свое обычное спокойствие, но как только он твердо приходит к мысли убить Дездемону, он снова становится внешне спокоен. Это спокойствие идет от решимости, от сознания того, что этим мучительным для него актом убийства Дездемоны он совершает высшее правосудие — освобождает жизнь от скверны. Он сам называет себя «убийцей честным».

«...Я не в гневе мстил,

А жертву чести приносил, как

думал».

Так, шаг за шагом В. Рубинский показывает, как Отелло от светлой веры в чистоту мира и людей приходит сначала к сомнению, потом к полному разочарованию и, наконец, к выводу о лживости его и к потребности наказать зло. Но, совершив убийство, он узнает, что убил добро, а дружил со злом. И снова, как акт нравственного осуждения зла, он убивает и себя, поняв перед смертью за какое-то короткое время то, чего он не смог понять за всю свою жизнь.

И все это В. Рубинский очень убедительно и ярко сумел донести до зрителя. Можно спорить по некоторым вопросам с актером, можно принимать и не принимать манеру и достоинства его трактовки образа, но в целом, мне кажется, что Отелло — В. Рубинский смог четко и убедительно рассказать о трагедии венецианского мавра, донести до зрителя ту основную идею, во имя которой и был поставлен спектакль.

Как бы далеко ни шагнуло человечество, какими бы стремительными темпами ни развивались его культура и производство, человек будет счастлив и высок, будет человеком до тех пор, пока он будет верить в чистоту жизни и в большую человеческую правду. Человек будет счастлив и благороден только в той борьбе, которую он поведет против всякого зла, под какими бы хитрыми и сложными масками оно ни пряталось. И, конечно, ради такой правды стоит открывать занавес Народного театра.

А. ГОРОХОВСКИЙ.