Нет в России семьи такой, где б не памятен был свой герой

Война – жесточе нету слова.
Война – печальней нету слова.
Война – святее нету слова
В тоске и славе этих лет.
И на устах у нас иного
Ещё не может быть и нет.
А. Твардовский

Для нашей семьи День Победы – особый праздник. Каждый год утром 9 мая мы идем на площадь Минина и Пожарского для того, чтобы принять участие в акции «Бессмертный полк». Это непередаваемые эмоции! Когда ты идешь вместе с сотнями людей, держа портреты своих героев, чувство гордости наполняет твое сердце. Ты невольно начинаешь подпевать военные песни, зная, что когда-то они подбадривали солдат, воевавших за нашу родину.

В прошлом году день 9 мая был особенным. Мы впервые пошли на акцию втроем: я, моя младшая сестра и брат, которому два с половиной года.

–               Вика, смотри, какая у меня красивая георгиевская ленточка! – радостно кричала Олеся.

–               И у меня! И у меня! – повторял за ней Лева.

–               Смотри, веди себя хорошо. Помни, что ты правнук героя, – сказала я.

Май выдался теплым. Мы шли в футболках с высоко поднятыми головами, держа портреты наших прадедов. Люди, музыка, атмосфера – все наполняло чувством гордости.

После шествия мы в приподнятом настроении пошли к бабушке. Там нас ждал чай с пирожками. Мы сели за стол, а по радио передавали песню, слова которой запомнились мне: «Нет в России семьи такой, где б не памятен был свой герой. И глаза молодых солдат с фотографий увядших глядят...»

Бабушка, встав из-за стола, достала из шкафа старый фотоальбом с черно-белыми фотографиями и бережно положила его перед нами. Для нас этот фотоальбом был проводником в те времена, когда не было телефонов и интернета. Люди на фото улыбались по-настоящему. Меня поразила эта искренность, ведь сейчас в нашей жизни ее так мало.

На одной из фотографий я увидела молодого красноармейца в странной для меня одежде. Качество фотографии было плохое, но поражали черты лица и особенно строгий серьезный взгляд.

–               Кто это? – спросила Олеся.

–               Это твой прапрадед: Евсеев Григорий Алексеевич и мой дедушка, – ответила бабушка.

Она пододвинула фотоальбом ближе к себе и замолчала, глядя на фотографию. Несколько минут всматривалась в портрет, а потом начала рассказывать:

–               После армии, в тридцатые годы, мой дед приехал строить завод ГАЗ. На строительстве познакомился с бабушкой. И казалось, что в будущем будет счастливая семейная жизнь, но война сломала всё. Дед три года просился на фронт, но его оставили в тылу, так как, чтобы помочь фронту, завод должен был выпускать оружие и танки. Работал он в одной бригаде с Александром Харитоновичем Бусыгиным. Это была не работа, это была жизнь. Сутками стояли у станков. Дед рассказывал, что ночевал прямо в цеху у молота, бросив фуфайку под голову. Стук молота о наковальню не мешал уставшему работнику. Его дочь – моя мама – продавала пирожки у завода, а на вырученные деньги покупала молоко для своей новорожденной сестры.

Бабушка перевернула страницу. На фотографии я увидела мальчика со взглядом взрослого мужчины.

–               Это мой папа – Самсонов Иван Сергеевич, – сказала она, показывая на портрет, – в начале войны ему было двенадцать лет. Когда его отец уходил на фронт, его провожала вся семья: мама и пятеро его детей, младшей всего шесть месяцев. Перед тем как уйти, дед снял пиджак и набросил на плечи папы, сказав, что он теперь за старшего. Мой отец был, наверное, лучшим учеником в своей деревенской школе, круглым отличником, но больше в школу уже не возвращался. Чтобы хоть как-то помочь фронту, пошёл работать в кузницу. В двенадцать-то лет! Сорок первый был самым кровопролитным за всю историю войны. Своего отца мой папа так и не увидел. Его считают пропавшим без вести, но, вероятнее всего, он просто погиб в одном из тысяч боёв.

Бабушке было трудно всё это рассказывать. На глазах блестели слёзы, и хоть рассказы были интересные, они были и очень страшными.

Конечно, Олеся и Лёва просто очень внимательно слушали. Их детские умы пока даже близко не представляли, что такое война. Малыши не понимали, что в дни, когда отцы и старшие братья уходили на фронт, их, возможно, видели в последний раз.

Я лучше представляла эту картину. Мой прадедушка в годы войны был моим ровесником, и я не понимала, как в таком ещё детском разуме возникла идея работать в кузнице, когда можно было помогать своей семье дома. Но тогда было другое поколение детей, совсем не похожее на нас по моральным принципам.

Мы продолжали листать фотоальбом дальше. На страницах нам попадалось много треугольников, отправленных с фронта.

–               Бабушка, а что это? – спросила Олеся, показывая на треугольник.

–               Это письмо, – ответила ей бабушка.

–               Как письмо? Почему оно треугольное?

–               Тогда не было конвертов. Если отправить письмо, как лист бумаги, то оно помнется или разорвётся. А тут складывали так, чтобы само письмо и было как конверт. Держи, посмотри, – сказала бабушка, давая Олесе треугольник.

На следующей странице альбома я увидела уже знакомого мне человека. Это был мой прадед Осетров Алексеевич Максимов. На фото он был еще молодым, озорным, красивым парнем с карими глазами.

-                Это ваш прадед. Узнаете? – спросила бабушка.

-       Да, я раньше видела его фотографии, – ответила я.

-      А знаешь ли ты что-то про него? – спросила бабушка, взглянув на меня.

И тут я примолкла. А ведь правда, я знала лишь его имя, как он выглядит внешне, но почти ничего – о том, как он жил в годы войны, и мне стало за это стыдно. Стыдно за то, что я не знаю, как боролся за жизнь и спасал нашу Родину человек, чью фамилию я ношу.

–               Ладно уж. Я вам расскажу, а вы запомните и не будете стыдиться незнания, – произнесла бабушка и начала:

–               В 41-м вашему прадеду было пятнадцать лет. Он всеми силами пытался попасть на фронт, а возраст не позволял. Но из-за того, что наша армия несла большие потери в первые годы, возраст призывников снизили, и его взяли. С юношеским энтузиазмом, с мальчишечьей смелостью и бесстрашием он всю войну прошёл разведчиком под командованием генерала, а затем маршала Константина Константиновича Рокоссовского. Преклонялся пред мужеством и умом этого генерала и пронёс это через всю жизнь. Трижды был ранен, но каждый раз возвращался на фронт. Про войну рассказывать не любил, но говорил, что не страшно идти в атаку и в разведку, а страшно приходить первым в деревню в качестве разведчика и видеть то, что оставили после себя фашисты. За тобой идут твои товарищи, а тебе нужно очистить колодцы от трупов детей и женщин, чтобы у солдат была питьевая вода. Совершать подвиги просто, а видеть смерть маленьких детей, ни в чём не повинных людей – вот что по-настоящему тяжело.

Как он говорил, одним из ярких событий в то время стал приезд Клавдии Шульженко, которая пела для фронта прямо на передовой, и песня «Синий платочек» согревала солдат в те минуты, когда бой уже стих и они думали о своих близких. До Берлина ваш прадед не дошёл 40 километров, был тяжело ранен. Две недели его, истекающего кровью, тащили через леса к своим. Настоящим чудом врачи назвали то, что он дожил до того, как его доставили в тыл. Тяжёлое ранение было на правой руке, её надо было ампутировать, но хирург, глядя на молодого красивого парня, не стал этого делать. Он сшил её, как смог. И в двадцать лет ваш прадед стал инвалидом, рука не функционировала, висела как плеть, но она всё же была. Со временем он приноровился и научился выполнять всю мужскую работу. Боевых наград у него много, но одной из самых важных была медаль «За отвагу» в операции «Багратион». Это была величайшая операция за всю историю войны, и ваш прадед участвовал в ней.

Бабушка закончила рассказ. Какое-то время все молчали, представляя эти события, и даже мои младшие брат и сестра, обычно такие шумные и весёлые, притихли. Может, и они немного почувствовали, что такое война...

Потом мы сели за стол, включили военный фильм и стали его обсуждать. За окном был тёплый, светлый май, а я, наконец, поняла смысл слов, которые слышала всю свою жизнь: «Это нужно – не мёртвым! Это надо – живым!»

Виктория ОСЕТРОВА,
7 «А», школа № 105