Марш Виктора Сорокина: Автострой-Колыма-Автозавод

Шукова Т. Марш Виктора Сорокина: Автострой-Колыма-Автозавод // Нижегородский рабочий. – 1999. – 22 июля. – С. 8, 17

«Мы ждали, что выступит товарищ Сталин. А он сначала назад отошел. Потом вперед сел, показывает на часы, а все кричат: «Сталин!» Наконец он уже видит, что ничего не поделаешь, поднял руку и крикнул нам: «Да здравствует советская молодежь!» Так мы добились, что он нам эти слова сказал. Первый раз я был тогда на съезде комсомола», — запишет свои впечатления, вернувшись в Горький, делегат X съезда ВЛКСМ комсомольский секретарь завкома автозавода и одновременно райкома ВЛКСМ Виктор Сорокин.

«Вы были выше и упрямей своей трагической судьбы...»

ТОГДА, весной 1936 года, ему не дано было знать, что из 95 членов Центрального Комитета ВЛКСМ, избранных, как и Сорокин, на X съезде комсомола, 72 будут вскоре репрессированы. В том числе и он сам.

...Сорокин шел к трибуне съезда: 28-летний, стремительный, красивый, с орденом Ленина на груди. Этот орден Виктор Сорокин, в недалеком еще прошлом бригадир первой и лучшей на Автострое бригады-коммуны арматурщиков, получил два года назад. Через два месяца после вручения ордена Ленина Виктора и избрали секретарем завкома ВЛКСМ.

Он мог бы о многом рассказать на этом съезде. Как прочитал в «Комсомольской правде» о решении построить в Нижнем Новгороде автомобильный завод, «один из крупнейших в Европе», и, недолго думая, «махнул» с Кубани на Волгу. Пришел в Канавинский райком ВЛКСМ — становиться на учет и проситься на строительство, а там удивились и сказали:

— Еще ничего нет. Только недавно весь крайком выезжал верхом на лошадях — площадку возле Монастырки осматривать, а ты явился...

И все же он добился, чтобы его приняли на курсы ЦИТ (Центрального института труда), где подружился с Сергеем Власовым и другими ребятами, которые потом и стали ядром той бригады-коммуны. Работали по десять-двенадцать часов на строительстве, а потом еще четыре-шесть — на «прорывах». Шли на работу весело, под «Марш сорокинцев», с переходящим Красным знаменем, которое никому так и не отдали до конца стройки. Слова марша сочинил член бригады Герман Нагаев, а так как своего композитора в бригаде не было, то пели сорокинцы на мотив «Марша буденновцев».

— Комсомольская организация автозавода в 1935 году дала обещание нашему любимому наркому тяжелой промышленности товарищу Орджоникидзе быть передовиками в овладении техникой, в использовании, как мы тогда называли, «машинного времени», то есть использовании станка так, чтобы он ни одной минуты не работал вхолостую, — говорил на X съезде комсомола Виктор Сорокин. — Мы заключили неписаный договор с товарищем Орджоникидзе и этот договор выполнили.

А договор был таким. Весной 1935 года Серго Орджоникидзе принимал в Москве 100-тысячную машину автозаводцев. За рулем ее — комсорг Виктор Сорокин. В беседе с наркомом Сорокин сказал, что можно дать автомобилей и моторов больше. Орджоникидзе предложил:

— Давайте заключим с вами договор: мы вам — Дворец культуры. А вы — производительность труда!

В конце мая 35-го года комсомольская организация ГАЗа вручила наркому обязательство всего коллектива автозавода — дать сверх плана 3000 машин и 6000 моторов (к концу года было выпущено 45 000 автомобилей).

Потом, когда уже Серго приедет в Горький, он спросит «лохматого комсомольца», как он называл Сорокина: «Ну что, получил Дворец?». «Деньги — да, — ответил Виктор, — но Дворца еще не видать». «Какой нетерпеливый! — удивился нарком. — Теперь уж от вас зависит этот Дворец построить».

— ...Мы в подарок съезду сделали самолет с мотором «ГАЗ», — продолжал свое выступление на съезде Сорокин, — который, по меткому выражению конструктора этого самолета товарища Агитова, должен сыграть такую роль в подготовке авиационных кадров, какую сыграла мелкокалиберная винтовка в подготовке стрелковых кадров. Этот самолет прошел все испытания. Второй подарок — двухцилиндровый мотор для авиации...

Самолет с мотором «ГАЗ», о котором говорил Виктор на съезде комсомола, очень понравился Орджоникидзе. Начальник летной части заводского аэроклуба (семь Героев Советского Союза дал стране этот аэроклуб, с парашютной вышки которого первым прыгнул Виктор Сорокин) продемонстрировал летные качества самолета Агитова. Серго остался доволен: «Такие самолеты нужны не только для аэроклубов, но и для каждого председателя колхоза».

— И думаю, — подытожит уже на склоне лет В. П. Сорокин, — что, если бы не ушли так рано из жизни Орджоникидзе и Дьяконов, наверное, давно бы у нас существовала легкомоторная дешевая авиация...

Сорокин уже работал на сложнейшем в инструментальном цехе универсальном расточном станке швейцарской фирмы «СИП», когда С. Дьяконов — директор автозавода в тридцатые годы — попросил его собрать испытанных коммунаров-арматурщиков:

— Вынужден тебя послать на строительство колесного цеха.

Именно пуск колесного определил в тридцать третьем успешную работу автозавода. Сорокин, конечно же, согласился, но... продолжал работать и на «СИЛе» — во вторую смену.

Да, таких парней, как Виктор Сорокин, можно было посылать куда угодно — в огонь ли, в воду, к черту ли на рога, — они сами того желали. И еще очень верили мудрому человеку в Кремле, чью книгу «Вопросы ленинизма» Сорокин, как и многие его ровесники, проштудировал от корки до корки. Прозрение придет ох как нескоро: к нему приведет собственная трагическая судьба. Там, на Колыме, незадолго до реабилитации, Сорокин напишет такие строки: «И умер Сталин. Слава богу! Хоть бога нет, а есть народ…»

Да, делегаты X съезда ВЛКСМ (и Виктор в их числе) бурными и искренними аплодисментами «вырвут» у Сталина слова здравицы в честь молодежи. Никому из них эта здравица не поможет — год, и два, и три спустя, когда нахлынет чудовищная волна «комсомольских репрессий». Но те годы — с тридцатого по тридцать шестой, от двух палаток бригады-коммуны на Автострое до десятого съезда комсомола, — наверное, были самыми лучшими, «звездными» в долгой жизни Сорокина.

Как много они вместили, те шесть лет! Строил завод и самого себя. Остро ощущал недостаток знаний, мечтал стать инженером и мог тем не менее «схлестнуться» на Автострое с инженером, представляющим американскую фирму. Дело ли простого рабочего рассуждать о точности чертежа? Не о чертеже тогда Сорокин думал, а тем более не о чьем-то престиже, — о перекрытии, которое может рухнуть. Чутье практика подсказывало ему: здесь ошибка! И оказался прав. А когда тот инженер убедился, что лишь одна «корысть» — помочь стране — у бригады арматурщиков, по доброй воле работающих по ночам еще и бетонщиками, то и сам перестал считаться со временем и погодой. А по его примеру — и другие американцы. Они даже коммуну потом организовали — плотников-американцев.

Никому в то время еще не приходило в голову называть сорокинцев «врагами народа». Ну за то хотя бы, что соревновались они с плотниками-американцами. И дружно, по-детски радовались, когда цех, который строили вместе, «пересаживали» на графике с «черепахи» на «поезд», а потом и на «самолет»...

«Среди комсомольских работников первые аресты были в 1937-м, — напишет В. П. Сорокин в своих воспоминаниях о генеральном секретаре ЦК ВЛКСМ А. Косареве. — Был созван IV пленум ЦК ВЛКСМ, оказавшийся последним для большинства его членов. Некоторых членов пленума тут же исключали из членов ЦК, и они, можно сказать, уходили с пленума прямо в тюрьму. Деятельность Косарева была подвергнута резкой критике. Его обвиняли в засорении руководящих комсомольских кадров разложившимися людьми, ставшими врагами народа. На этом пленуме меня избрали в члены бюро ЦК ВЛКСМ и утвердили заведующим отделом рабочей молодежи».

Тот пленум, казалось, не кончится никогда. Он шел неделю: с 21 по 28 августа 1937 года. Начало работы Виктора Сорокина в Центральном Комитете ВЛКСМ практически совпало с началом массовых репрессий в комсомоле. Понимал ли, осознавал ли он это? Тогда — вряд ли в полной мере...

Как комсомольский лидер Виктор Сорокин формировался в то самое время, когда ежедневно и ежечасно входило в плоть и кровь каждого, отравляя сознание, становилось убеждением и почти религиозной верой: Сталин — это Ленин сегодня. И если Сталин говорит, что комсомол должен бороться с врагами, это значит, что враги есть и что бороться с ними необходимо. И сомневаться в этом — все равно что сомневаться в верности учения Ленина.

Но почему врагов так много? Почему, несмотря на многочисленные аресты, их становится все больше? И все ли действительно враги из тех, кому предъявляют это страшное обвинение? Виктор не мог не думать об этом. И особенно во время поездки вместе с Косаревым в Донецк и Харьков — вскоре после IV пленума ЦК ВЛКСМ.

Массовые исключения из комсомола в Донбассе очень встревожили Косарева. Он позвонил в ЦК ВЛКСМ и дал задание подготовить к его приезду полные данные по этому вопросу из областей и республик всего Советского Союза. Вернувшись в Москву из этой командировки, Косарев решился на мужественный — теперь мы способны оценить это — поступок: третьего октября 1937 года он направил докладную записку Сталину. Тот оставил ее без ответа и без последствий для Косарева и Сорокина. Пока.

Ответ будет дан через год, когда 29 ноября Берия лично арестует Косарева, а через неделю арестован будет и Сорокин.

Арестам в ЦК ВЛКСМ вновь предшествовал пленум. Седьмой. Внеочередной. Ныне широко известный как политический процесс: пять секретарей Центрального Комитета партии (Сталин, Каганович, Жданов, Андреев, Молотов) — против Косарева и его единомышленников, «посмевших» осудить инструктора ЦК ВЛКСМ Мишакову за сознательное выискивание и «разоблачение врагов народа» в Чувашии.

Виктор Сорокин, несомненно, принадлежал к числу единомышленников Александра Косарева, которого он глубоко уважал. Один из примеров нравственной бескомпромиссности самого Сорокина — смелая и безоглядная защита им Михаила Бронштейна, который сменил Виктора на посту секретаря завкома комсомола автозавода: «Головой и партийным билетом ручаюсь…»

Сорокина на том седьмом, последнем в жизни Косарева, пленуме ЦК ВЛКСМ не было — уехал в длительную командировку, а пленум собрали внеочередной.

...Разыскали тогда Сорокина на Дальнем Востоке. Виктора сначала отозвали — досрочно — из командировки, а потом сняли с поезда, посадили в машину и повезли в тюрьму. До Москвы оставалось километров шестьдесят. На календаре, по иронии судьбы, — 5 декабря 1938 года — праздник «сталинской» Конституции...

Вся свободная жизнь Виктора Сорокина — он еще не знал об этом — как бы разломилась на две почти равные половины. Между ними — шестнадцать лет тюрем, лагерей, ссылки. Себя поэтом никогда не считавший, он попытается выразить те ощущения смятенной души в стихах: «Сижу во внутренней тюрьме... А за стеною мчится жизнь. Летит вперед неудержимо. И курс ее — на коммунизм. А я сижу. Непостижимо!!!»

Следствие по делу «пособника Косарева» Виктора Сорокина, обвиненного еще и во многих других нелепых «темных делах», продолжалось. А в это время на далекой Колыме в системе Дальстроя организовывался новый золотой прииск — Дусканский. Зимой 39-го сюда, за 700 километров от Магадана, в пятидесятиградусный мороз, будет этапирован (шаг в сторону — смерть!) «враг народа» — бывший член бюро ЦК ВЛКСМ, осужденный по 58-й статье, Виктор Сорокин.

Но тогда, в конце мая 39-го, с первым пароходом «Кулу» был доставлен на Колыму один из «первопроходцев» прииска — бывший кадровый военный, репрессированный «за клевету на вождей партии и правительства и восхваление врагов народа» Никита Бобылев. Через полгода они познакомятся на золотом прииске «Дусканья» и станут друзьями на всю оставшуюся жизнь.

В числе 250 других «политических» Никита Бобылев был «отобран» в Магадане и направлен на площадку Мысок. За две недели «черти» (так звали в Дальстрое «политических», в отличие от других заключенных — «бытовиков») заготовили лес, построили 12 «кунгасов» (самодельных лодок, вмещавших шесть-семь тонн груза), и начался беспримерный в истории освоения Колымы сплав грузов и людей сначала по реке Колыме, а потом по другим горным рекам. Четыре рейса по этим водным путям (по 270 километров в один конец) сделает бригадир лоцманов Никита Бобылев, чтобы обеспечить всем необходимым новый золотой прииск в ключе Дусканья, куда летом раньше можно было добраться лишь тунгусскими тропами.

«Наш энтузиазм к этой работе на протяжении четырех месяцев можно было сравнить с энтузиазмом бригады В. Сорокина при закладке ГАЗа. Но на ГАЗе у молодых людей, ничем не обстрелянных, была перспектива — будущее, у нас же впереди не было ничего...» — напишет потом Никита Георгиевич Бобылев, осевший после реабилитации в Одессе. Он будет писать «в стол», не надеясь, что записи эти когда-либо увидят свет.

...Лоцмана сплавщиков Никиту Бобылева на прииске «Дусканья» назначили горным мастером — он принял под свое начало две бригады. Случай экстраординарный: «политических» крайне редко ставили в лагерях не только мастерами, но даже и бригадирами. «Это меня и спасло. Ведь я фактически ни одного дня не держал в руках ни кайла, ни лопаты».

С кайлом и тачкой — шесть лагерных лет на золотых приисках — будет работать он, Виктор Сорокин, в бригаде Юрченко, под руководством горного мастера Бобылева. До конца дней останется у Сорокина привычка спать «по-лагерному»: не шелохнувшись, на самом краешке кровати, правой рукой (с мозолью от кайла во всю ладонь) почти касаясь пола. На случай падения с «нар»...

Виктор выжил в те особенно страшные первые зимние колымские месяцы на прииске «Дусканья», наверное, потому, что был и духом, и физически очень сильным человеком, с юности привычным к тяжелому ручному труду на Автострое. В лагере перед отправкой бригад в забой особенно свирепые и жестокие надсмотрщики могли часами держать заключенных на снегу в 45—50-градусный мороз, выгоняя палками из бараков тех, кто идти уже не мог. Не на работу их тащили — умирать... Когда же давалась команда людям, сидящим на снегу, «Встать!» — пять-шесть человек, как правило, уже не могли исполнить ее: примерзали к вечной мерзлоте Колымы…

22 июня 1941 — го они вышли, как всегда, на работу в свой забой, ни о чем не подозревая. Через час-полтора стали подходить бригады из лагеря в другие забои. Пришли и заключенные, и вольнонаемные. Скоро просочился слух о том, что началась война с Германией. Вольнонаемным было приказано молчать и не «доводить до заключенных» эти события из каких-то там «высших соображений»: они оставались «врагами»...

«И вот кончилась наша смена, — пишет Бобылев. — 18 часов вечера. Колымское солнце летом ходит высоко. Мы передыхали, делились гнетущими впечатлениями дня о войне... Виктор Петрович тут подходит ко мне и говорит: «Давай организуем бригаду из патриотов-добровольцев, чтобы эта бригада начала работать сверх своих обязательств (по 12 часов) еще дополнительно 3—4 часа в смену специально в фонд обороны страны». Зная Виктора, зная его неуемный комсомольский энтузиазм, я нисколько не удивился этому предложению. При этом он мне сообщил, что у него уже есть два человека... И мы вышли вчетвером: Виктор, я, Андрей Забедийко и Санакуев Кирилл Зурабович. На сегодня к нам больше никто не пристал».

На следующий день пришло распоряжение от уполномоченного НКВД — «фактического хозяина прииска»: категорически запретить «патриотическую самодеятельность», никаких даров от врагов народа не принимать: «Наше государство обойдется и без их помощи». И если эти «политические демонстрации» будут продолжаться — всех участников судить!

Пришлось подчиниться. А тем временем в Дальстрой шли телеграммы — приказы и распоряжения за подписью Берии и даже Сталина: нужно было золото, как можно больше золота!

17 июля 1942 года на прииск, который завершил в этот день напряженный годовой план по добыче золота, приехало все начальство района и Дальстроя. Было объявлено по этому поводу соревнование в дневную смену между бригадой Юрченко, где было много «политических», и бригадой «бытовиков» (до приезда Юрченко она считалась лучшей на этом прииске). Ну чем не бой гладиаторов для развлечения начальства! Впрочем, с полезным и нужным стране результатом. «Черти» Юрченко выдали в этот день на-гора 227 процентов плана, а «бытовики» — 205—207.

«Мне не повезло, — напишет Сорокин в одном из писем за год до смерти, — имел скидку срока, представлялся к досрочному освобождению, но на меня завели дело, что якобы там организовал контрреволюционную организацию, и на родину не пустили. А за прошлую «контрреволюционную деятельность» пожизненно оставили на Колыме». Официальное уведомление об этом он получил в 1949 году.

Но сначала закончится война, на которую, как ни просился, так и не попал Сорокин. Он не знал еще, что друг его по Автострою Сережа Власов перестал быть «другом врага народа» — погиб на фронте, куда ушел добровольцем. После войны Сорокин получил наконец право на трудовую книжку. Работал на авторемонтном заводе в Магадане, который входил в ту же систему Дальстроя. Дважды в месяц надо было «отмечаться»...

Расточник, мастер механического цеха... Рабочая биография Сорокина, судя по записям в этой трудовой книжке, словно бы начиналась заново. Снова — профессиональный рост, снова — записи о поощрениях: «за проявленную инициативу объявлена благодарность», «за ударную работу занесен на Доску почета». Был даже награжден грамотой «за участие во Всеколымской олимпиаде художественной самодеятельности».

Любимым музыкальным произведением Сорокина в те годы его «бессрочного поселения» в Магадане была знаменитая ария князя Игоря: «О дайте, дайте мне свободу...» Да, мечта, о которой он и пел, и писал стихи, была одна: «...работать честно, на свободе, хотя б опять на Колыме».

Написал он об этом и прозой — в пятидесятом уже году — в письме на имя Сталина. Лаконичное, без иллюзий и столь привычных заверений в преданности, письмо это удалось отправить с оказией в Москву. Наступили напряженные месяцы ожидания. Как бы там ни было, человек жив надеждой. Полученный ответ, казалось, отнимал ее, последнюю надежду обрести свободу, навсегда: военная коллегия сообщала, что «не находит оснований для пересмотра вашего дела».

«Основанием» для реабилитации стали смерть Сталина, арест, а затем расстрел Берии... «Уволен по ст. 44 п. «Б» КЗоТ с выездом в центральные районы страны» — последняя запись в трудовой книжке Виктора Петровича.

Сорокину дают квартиру в Москве, предлагают хорошую должность — в министерстве. А он возвращается в Горький, на автозавод: «Не хочу, чтобы помнили меня там как «врага народа».

Слух о том, что вернулся Сорокин, моментально пронесся по заводу: Виктора Петровича, где бы он ни появлялся, окружали плотным кольцом — все были рады его возвращению...

И все же Сорокину было порой нелегко. Сталин умер, но он жил еще во многих сердцах и умах. Сочувствуя Виктору Петровичу, считая его пострадавшим от «перегибов», редко кто задумывался над тем, случайная ли он, Сорокин, жертва?

Сорокин даже с ними, комсомольцами двадцатых и тридцатых, друзьями своей юности, нередко спорил — с позиций нашего сегодняшнего знания и прозрения. И оставался при этом, что самое удивительное, оптимистом, жизнерадостным, жизнелюбивым, жадным до людей и дела человеком.

Он был красив и на закате своих дней: с белой, как снега Колымы, головой, в любимом своем черном костюме с единственной наградой — орденом Ленина. Правда, орден этот, выданный после реабилитации за прежним номером, уже прикалывался к пиджаку, а не прикручивался, как раньше: теперь таких уже не делали. И тот вроде бы орден, но другой. Так и возвращение Сорокина в город юности было лишь возвращением в город, но не в юность.

— Очень изношенное сердце! — говорили врачи и неизменно добавляли: — Но и очень тренированное. Вас это и спасает!

За год до смерти, когда отмечалось пятидесятилетие автозавода, Виктор Петрович сидел в президиуме прямой и бледный. С инфарктом. Его должны были еще накануне увезти в больницу на «скорой» — отказался наотрез, написал расписку врачам. Никто не имел права лишить его — завод строившего, на завод вернувшегося всем смертям назло — этого праздника. Даже собственное непокорное уже сердце...

Шукова Т.

НА СНИМКАХ:

— Бригада первостроителя автозавода (Виктор Сорокин — третий слева).

Фото из домашнего архива.

— Нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе принимает в Москве 100-тысячную машину автозаводцев

(Виктор Сорокин — в первом ряду третий слева. 1935 г.)

Фото из музея ГАЗа.

— Виктор Сорокин в 1936 году, за год до ареста.

Фото из домашнего архива В. Сорокина.

Возможно, Вам будут интересны следующие статьи:

Количество общих ключевых слов с данным материалом: 1
№№ Заголовок статьи Библиографическое описание
401 Начало строительства Автозавода [Начало строительства Автозавода] // Труд и подвиг историю пишут / сост. Г.А. Кузьмин. – Горький, 1981. – С. 8-11
402 Дела и люди Автостроя Зельберг, Г.М. Дела и люди Автостроя : Воспоминания о начале строительства автозавода / Г. М. Зельберг // Записки краеведов. – Горький, 1981. – С.16-28.
403 Дела и люди Автостроя Зельберг, Г.М. Дела и люди Автостроя : Воспоминания о начале строительства автозавода / Г. М. Зельберг // Записки краеведов. – Горький, 1981. – С.16-28.
404 Флаги над стройкой Флаги над стройкой : [о В.С. Куканове, первом парторге Автостроя] // Труд и подвиг историю пишут / сост. Г.А. Кузьмин. – Горький, 1981. – С. 12-17
405 Гвардейцы тыла Гвардейцы тыла // Труд и подвиг историю пишут / сост. Г.А. Кузьмин. – Горький, 1981. – С. 133-143
406 Ни одного отстающего рядом Ни одного отстающего рядом // Труд и подвиг историю пишут / сост. Г.А. Кузьмин. – Горький, 1981. – С. 186-191
407 Бригада имени «Авроры» Бригада имени «Авроры» : [о бригаде Ольги Пряничниковой] // Труд и подвиг историю пишут / сост. Г.А. Кузьмин. – Горький, 1981. – С. 18-22
408 В труде как в бою Константинов, С. В труде как в бою : [воспоминания С.И. Константинова, бригадира электриков Горьковского автозавода, полного кавалера ордена Славы] // В труде как в бою. – Горький, 1977. – С. 47-62
409 Вторая молодость автогиганта Шитенков Д.В. Вторая молодость автогиганта: [о масштабной реконструкции ГАЗа в 70-е годы. Строительство ЗМГА трестом «Автозаводстрой»] /Д.В. Шитенков // Записки краеведов. – 1973. – С. 18-33
410 Живая легенда Гусакова Е. Живая легенда : [о знаменитом автозаводце В. Шубине] // Юность огневая. – Горький, 1968. – С. 220-234

Страницы