Человек, который помогал
Я боюсь телефона и телефонных звонков с некоторых пор. То и дело он приносит вести грустные. Вот тому и сорок дней назад друзья сообщили, что ушел из жизни Николай Васильевич Никольский. В сердце неприятно защемило, я присел в кресло и тут же вспомнил давние деньки. Тогда у телевидения не было видеозаписи, монтажа, а передачи шли просто в прямом эфире. Кто-то придумал такую передачу, совсем не помню, как она называлась, кажется, «Театр без антракта». Просто транслировался театральный спектакль, а в антрактах говорили режиссеры, актеры из гримерок, зрители из зрительного зала по поводу происходящего на сцене. Так вот, с микрофоном в руках в антракте, до и после спектакля — это я.
В тот вечер транслировали спектакль «Верхом на дельфине» по Л. Жуховицкому Народного театра ДК ГАЗа, а в одном из антрактов мне нужно было задать всего-то пару вопросов постановщику спектакля и главному режиссеру театра Н. В. Никольскому. Но то, что Николай Васильевич любил порассуждать, это знали, по-моему, буквально все, кроме меня. Я задал вопрос, Николай Васильевич стал отвечать, говорил минуту, две, пять — и я понял, что «поплыл», что никакими силами теперь не уложиться в нужный регламент, что телезрители получат вместо короткого антракта длинный-длинный перерыв, что... Да много чего успел я передумать в эти минуты. Мысли мои, видно, как-то невольно отразились на моем лице, в глазах, потому что, глянув на меня, Николай Васильевич сделал какую-то паузу, потом неожиданно молниеносно и изящно закончил. Не воздав хвалу небесам, я закрутился по следующим интервью. Н. В. Никольский уже поздним вечером, после окончания спектакля и телетрансляции, взял меня под локоть:
— Я вам помог? — участливо, но без тени заискивания спросил он.
Потом я работал в газете, а Николай Васильевич со своим Народным театром и еще директорствовал в Доме художественной самодеятельности (был такой методический и организационный центр самодеятельности профсоюзов). Пути наши часто пересекались, и я имел возможность десятки раз убедиться в какой-то располагающей русской интеллигентности, доброжелательности Николая Васильевича. В те годы ему, как директору Дома художественной самодеятельности, надо было неустанно докладывать о всевозрастающих масштабах роста самодеятельного творчества трудящихся и его идеологической выверенности, нацеленности сразу на все исторические решения и предначертания партии. Я наблюдал Н. В. Никольского на разных совещаниях, оргкомитетах и докладах. Он держался как-то удивительно внутренне свободно и независимо. Когда ему давали слово, Николай Васильевич говорил долго, обстоятельно, с массой отступлений и подробностей. Сначала я не мог этого понять, потом догадался, что это был своеобразный способ защиты. Наши партбоссы словесную стену, которую возводил Николай Васильевич, пробить никак не могли, только молча кивали головами.
Хотя и ему доставалось. Кажется, однажды, если мне не изменяет память, ему объявили выговор за организацию выставки работ чудесной нашей художницы Дикарской. Скольких людей он закрыл своим авторитетом от всяческих разносов, неприятностей и оргвыводов — я и перечислить не могу — список огромный, да и не все я, разумеется, знаю. Он не раз отстаивал молодого режиссера Зою Куликовскую от разбушевавшихся ревнителей коммунистической нравственности. Однажды, я помню, поступила команда запретить какую-то программу знаменитого студенческого театра миниатюр политехников. Николай Васильевич провел изящную комбинацию: какую-то миниатюру, которую и сами ребята играть не хотели из-за ее скучности, критики под началом улыбающегося, подмигивающего Николая Васильевича подвергли остракизму. Наверх полетело донесение, что программа «вычищена» от всего несовместимого с нашими коммунистическими убеждениями, и сама программа продолжала играться на публике в нетронутом девственном виде.
Еще однажды мы поехали с Николаем Васильевичем принимать спектакль по А. Вампилову в одном самодеятельном театре. Я, вампиловец до мозга костей, в дороге с тоской думал, что Никольский, режиссер старой российской школы, привыкший к другой драматургии, все равно подольет масла в огонь и что-нибудь будет осуждать именно в Вампилове. Прошел спектакль, собрались на обсуждение, сказал что-то я, взял слово Никольский — и просто чудеса! — он говорил восхищенно по отношению к пьесе, точно, конкретно, неожиданно емко, с доскональным знанием не только этой, но и других пьес А. Вампилова. Я не знаю, как это назвать, но вот эта незамкнутость в узких рамках стандарта, открытость жизни, жизнелюбие у меня вызывали в Николае Васильевиче восхищение.
Это же особенно поразило в другом случае. Николай Васильевич прожил в общем-то долгую жизнь. Еще до войны он играл, по-моему, на профессиональной сцене — был тогда в Нижнем такой разъездной театр, второй областной он что ли назывался. Потом, спустя годы, он создал и фактически, без нескольких месяцев, до конца своей жизни вел Народный театр автозаводского Дворца культуры. Это был коллектив хороший, почти профессиональной актерской школы (для самодеятельности — фантастика!), умевший играть добротную реалистическую драматургию. Кажется, в числе очень немногих автозаводский Народный театр в свое время был допущен на сцену Кремлевского Дворца съездов, где играл, по-моему, «Кремлевские куранты». Реалистическая ясность, психологическая глубина проработки характеров отличали режиссерские работы Н. В. Никольского и его спектакли. И вдруг на переломе 70-х появился В. Славкин с его тогдашним театральным шлягером — пьесой «Взрослая дочь молодого человека». Это было нечто иное, что уже привык и умел ставить Н. В. Никольский. Но он с такой любовью, азартом вгрызался в новую работу, так блестели радостью у Николая Васильевича глаза на премьере, так был счастлив, доброжелателен, что, выйдя поздним вечером из Дворца, я долго стоял на его ступеньках. Мы все в тот вечер что-то говорили, суетились, улыбались, а главное только в тот момент пришло мне на ум: молодым и красивым был не только главный герой спектакля, но и сам Николай Васильевич, самый старший по возрасту из всех нас...
У него было много улыбчивых черточек — он любил читать газеты, набрасывался на них аки лев. На одном дружеском шарже его изобразили так, что из каждого кармана, рукавов у него торчали пачки газет. У него были свои слабости. Но вот удивительное дело, я не могу вспомнить ни одного (подчеркиваю — ни одного) случая, когда бы он о ком-то из коллег, о ком-то из театрального мира, о ком-то, с кем общался и встречался, говорил плохо. Никогда и ни о ком. Конечно, может быть, просто мы были достаточно поверхностно знакомы, но все-таки, думаю, дело в другом. У него был удивительный заквас российского интеллигента, трепетно влюбленного в свое дело и театр, чувствующего людские души. Как это можно было сохранить в себе и пронести через все наши баламути, не знаю. Но это было и согревало, и помогало мне, например, даже в редких наших встречах и разговорах. Когда-то любимец моей юности Вознесенский запальчиво возгласил: «Есть русская интеллигенция!» Для меня Николай Васильевич — интеллигент на все времена, скромный русский человек. Он успел сказать, смог помочь.
А. АСЕЕВСКИЙ.
НА СНИМКЕ: Николай Васильевич Никольский.
Возможно, Вам будут интересны следующие статьи:
№№ | Заголовок статьи | Библиографическое описание |
---|---|---|
71 | Творческая удача | Яворовский Г. Творческая удача : [о спектакле «Отелло» и его актерах Народного театра ДК ГАЗ] // Горьковский рабочий. – 1965. – 18 окт. – С. 3 |
72 | Новая премьера автозаводцев | Чубарова Л. Новая премьера автозаводцев : [о спектакле «Отелло», его актерах Народного театра ДК ГАЗ] // Ленинская смена. – 1965. – окт. – С. 4 |
73 | Отелло на сцене Народного театра | Чуянов С. Отелло на сцене Народного театра : [о спектакле и его актерах] // Автозаводец. – 1965. – 13 июня. – С. 3 |
74 | В Доме печати | Викторов П. В Доме печати : [о В. Рубинском, актере Народного театра ДК ГАЗ] // Горьковский рабочий. – 1964. – 7 апр. – С. 3 |
75 | Отелло – технолог Вадим Рубинский | Гороховский А. Отелло – технолог Вадим Рубинский : [о игре актера Народного театра ДК ГАЗ] // Горьковский рабочий. – 1964. – апр. – С. 3 |