Солнечные этажи

Хозяйка встретила меня приветливо:

— Проходите, проходите! — И тут же добавила: — Не разувайтесь — ковров у нас нет.

В самом деле, просто, скромно. Никакого модерна, никакой роскоши. Но центральное место в большой комнате занимает поблескивающее черным лаком пианино.

Не спрашиваю, дома ли хозяин, знаю, где он. Как знают, впрочем, и все горьковчане: Илья Михайлович Козлов на XXIV съезде партии.

Настроение у Евдокии Аввакумовны отличное. Под стать весеннему дню, что щедро льет в чистые стекла окон потоки солнечного света. И как-то само собой, легко и откровенно, мы разговорились.

Лет семнадцать назад это было, зимой. Табельщицей работала на стройке. Как-то идет по участку, видит: трудится один из плотников в шерстяных перчатках. Из деревенской, домашней пряжи связаны. Не утерпела, сказала:

— Перчаток тебе, парень, до вечера не хватит. Где у тебя рабочие рукавицы?

— А это новенький, Дуся,— ответил кто-то за него,— не выдали ему еще.

— Ну так я сейчас принесу.

И принесла. Он взял их и, засмущавшись, поблагодарил. Так и познакомились.

— Таким он мне тогда стеснительным показался, ну просто как красная девица,— улыбаясь, рассказывает Евдокия Аввакумовна.

— А выходит, те рукавицы принесли ему счастье,— говорю ей.

— Да, именно так и получается,— не гася улыбку, соглашается она.

Счастье стало обоюдным. В дружных семьях чувствуется какой-то особый, мягкий, доброжелательный «климат». Там даже постороннему человеку легче дышится, будто есть какая-то добавочная порция кислорода. Евдокия Аввакумовна говорит, что соседи иной раз даже удивляются: как это так, семья, дети, а всегда у них все спокойно, без крику, без ругани?

Подрастают две дочки, обе уже старшеклассницы, учатся хорошо. Наташа еще музыкой серьезно занимается. Дома днем бывает редко: комсомольский вожак в школе. Ира, младшая, та пока более «домашняя».

Хорошая семья. Но на всех, как говорится, не угодишь. Как-то один любитель выпить в сердцах сказал Козлову: «Уж больно ты, Илья, правильный, слишком!» Он в ответ только плечами пожал: кому, мол, что нравится. А Евдокия Аввакумовна задумалась, легко ли это — быть правильным, легко ли каждый раз, даже в мелочах, поступать по справедливости, по совести.

...Вот в самом начале их совместной жизни, когда жили в бараке, материально порой трудновато приходилось. «Ты бы, Илья, хоть чурочек со стройки прихватил — печь протопить!»—просила она. Он, словно бы виновато, но вместе с тем непреклонно отвечал: «Как это я прихвачу?!»

Или — совсем недавно было. Пришел с работы: «Ты знаешь, почему я сегодня раньше обычного?» Откуда же она знает. «А видишь, я весь мокрый». Оказывается, испортилась на участке канализационная сеть. Срочно надо было исправить, стройка задерживалась. Илья вызвался лезть в канализационный колодец. Иначе пришлось бы весь участок перекапывать. «А почему именно ты?» — спросила жена. «Кто-то ведь должен». И вот всегда он так.

С удовольствием слушаю эту счастливую женщину, которая с любовью, с гордостью рассказывает мне о своей семье, о муже.

А какое у меня было самое первое впечатление о плотнике Козлове?

...Под высоким мартовским небом — гигантская строительная площадка. Кучи вывернутой из котлованов земли, каркасы будущих зданий. Башенные краны мерно поворачивают длинные, ажурные шеи... С прорабом Ананьевым мы идем к только что возведенному зданию. Гигантская коробка из стекла и бетона — будущий цех завода крупнопанельного домостроения №1. Существующий завод выглядит пигмеем по сравнению с этим новым великаном.

— В два раза увеличится мощность предприятия,— замечает прораб.

Входим в здание.

— Вот здесь, в бригаде плотников, и трудится Козлов. А впрочем, они не только плотники, но и арматурщики, и бетонщики, и монтажники, и высотники... Комплексная бригада. Устарела та песенка: «Не кочегары мы, не плотники... А мы монтажники, высотники...»

К нам подошел человек в телогрейке и в сапогах, в общем, в сугубо рабочем костюме. Чувствуется, он только что, на минутку, оторвался от своего рабочего места.

— Знакомьтесь!— сказал прораб.

Бросились в глаза свежий, какой-то деревенский румянец и очень приятная, располагающая к доброй беседе улыбка. «Вид у него прямо-таки праздничный»,— подумала я, пожимая широкую, крепкую руку плотника Козлова.

Таким он мне и запомнился. Праздничным, улыбающимся. Хотя впоследствии я видела его и озабоченным, хмурым. Это когда говорили с ним о плохой организации питания строителей. К сожалению, на многих стройках еще встречается одна и та же беда: не заботятся о создании столовых-времянок, а существующие поблизости переполнены. Приходится строителям обедать всухомятку.

Видела я его и сосредоточенным, увлеченным своим делом, собранным, строгим. Это когда он ставил опалубку. И позднее, когда подробно рассказывал мне о двухъярусном прокатном стане, который сейчас сооружает бригада.

— Такой стан, пожалуй, первый в стране,— сообщил он мне доверительно,— ну поэтому строить его непросто, не все ясно. Хотели сразу оба яруса гнать — не выходит. Сперва нижний докончим. В общем, нужно уложить полторы тысячи кубометров бетона.

В том-то и дело, что уложить бетон надо с умом и с искусством. Только при первом, очень поверхностном взгляде кажется, что грубые деревянные ящики, именуемые опалубкой, можно ставить как попало, без особого старания. Все равно, мол, их убирать потом придется. Нет, это тонкая и точная работа, от нее многое зависит в дальнейшем. Чтобы правильно поставить опалубку, чтобы предусмотреть, скажем, все необходимые отверстия в будущей железобетонной конструкции, надо прежде всего отлично разбираться в технической документации.

Бригадир Николай Степанович Коломиец обучил в свое время плотника-новичка умению читать чертежи. А ученик оказался на редкость способным. Из тех, кто старается проникнуть в самую суть вещей. Вот и теперь. Не только своей непосредственной работой интересуется Козлов — важно знать ему, как будет действовать в дальнейшем весь прокатный стан.

Вижу: он старательно изображает стан на бумаге, как бы показывает мне уже в деле конвейер, по которому, проходя все необходимые операции, начнут двигаться будущие стеновые блоки — детали девятиэтажных зданий. Каждая деталь будет изготовляться на двухъярусном конвейере от начала до конца. И уже совсем готовая, полностью пригодная, чтобы стать частью стены дома, сойдет с конвейера.

Радостно сознавать: войдет в строй этот цех — и горьковчане получат новые жилые кварталы. Значит, с еще большим размахом будет решаться жилищная проблема!

Оказывается, и отец, и дед, и прадед Козлова плотничали. Был в деревне Шадрино Вадского района промысел: бочки делали. И сам Илья сызмальства научился держать топор в руках.

Что и говорить, отменно владели русские крестьяне плотничьим ремеслом, доводя его до совершенства. А вот прочитала я недавно в одном очерке: нынешнему плотнику, мол, большие знания требуются, это тебе не то что в старину топором махать.

Зачем же так пренебрежительно? Ведь и «топором махать» уметь надо! А как известно, умели русские люди строить крепкие избы, возводить великолепные деревянные храмы, сооружать добротные струги, мастерить разную крестьянскую утварь. На диво умели. Умение это в крови у нынешних плотников — передалось от отцов и дедов. «У нас так глаз пристрелявши»,— говорил когда-то лесковский Левша, объясняя изумительную тонкость своего мастерства. В каждом нынешнем умельце тоже «сидит» такая природная сноровка.

Но, разумеется, одного этого сейчас мало. Знания действительно нужны большие, причем все новые и новые, только успевай поворачиваться, не отставай от темпов жизни! На гигантскую индустриальную высоту поднято ныне строительное искусство. Отцу Козлова и не снилось: строить завод, который будет выпускать девятиэтажные дома! А для сына — обычное дело.

— Да, поглядел бы отец! — обводит глазами Илья Михайлович строительную площадку.

Ему было семь, когда старший Козлов, Михаил Васильевич, ушел на фронт. Сперва участвовал в войне с белофиннами, потом — Великая Отечественная. Уходя, смастерил сыну деревянную дудочку. Называют в народе такие дудочки жалейками. Видать, за грустный, жалобный напев, который издают они. Мало пришлось Илюше поиграть на дудочке — некогда. Работать, учиться надо было. Так и затерялась жалейка. Да и зачем она теперь? Ведь если, например, пришлось бы рассказать про судьбу Ильи Козлова языком музыки — совсем не дудочка-жалейка потребовалась бы тут. Куда больше подошло бы ну, скажем, пианино, которое под нежными и усердными руками дочери Наташи звучит так радостно.

Так, может, об отце — о Михаиле Васильевиче смогла бы поведать жалейка? Ведь все время, иногда резче, иногда глуше, звучит в сердце сына эта горестная нота: погиб отец, пал в боях под Брянском осенью сорок первого. Но нет, и тут не подойдет жалейка! Ибо гордость за отца, отдавшего жизнь великому, святому делу, превозмогает жалость и тоску. И тут больше под стать мужественная бетховенская мелодия.

Часто вырывается это: «Поглядел бы отец, порадовался бы!» Во всем удачно сложилась жизнь сына. Но вряд ли правильно сказать: посчастливилось, повезло — трудовыми руками добыл он свое счастье.

И все-таки в одном ему определенно посчастливилось. Вокруг него всегда были хорошие люди. Помогали, растили. Вот и бригадир Николай Степанович Коломиец не только научил чертежи читать. Научил главному: работать на совесть.

Вообще-то Козлов — типичный представитель нашего народа. Такие мало говорят, да много делают. Скромный, даже стеснительный. Но если надо для дела — напорист, настойчив. И лучше всего чувствует себя именно за работой. Терпеть не может разные там перекуры, простои.

Попадаются ведь всякие в бригаде, иные хоть полдня просидят без дела — и ничего! А он в случае вынужденного безделья места себе не может найти, идет к бригадиру, требует работы. Впрочем, с бригадиром Коломийцем они, что называется, два сапога — пара. Тот тоже не будет равнодушно ждать, пока обеспечат материалом. Сам съездит на лесозавод, добьется.

Никогда Козлов не старался и не старается как-то выделиться, быть на виду. А между тем по своему отношению к труду он заметен. Проработал пять лет, за это время показал себя только с лучшей стороны. И ему сказали:

— Работаешь хорошо. Подумай о вступлении в партию.

В 1959 году стал коммунистом. Доверие товарищей он воспринял как щедрый аванс, который надо оправдывать по самому большому счету.

Да, вот мы заговорили о том, что человек заметен прежде всего своим отношением к делу. Когда-то, в самом начале их совместного пути, сказал Коломиец Козлову, а тот крепко запомнил: «Плоды нашей с тобой работы ни в какие склады-хранилища не спрятать. Труд наш всегда на виду».

«Труд наш всегда на виду»... Есть у Козловых альбом в красном сафьяновом переплете. Нет, в нем не семейные фотографии. На титульном листе надпись: «Дорогой Илья Михайлович Козлов! Горьковский обком КЦСС и исполком областного Совета вручают Вам этот фотоальбом в память об окончании строительства...» Дальше перечень новостроек: Дворец спорта, гостиница «Нижегородская», мосты через Волгу и Оку, корпуса больницы в Автозаводском районе, новое здание цирка... Когда разглядываешь фотографии, как бы снова и снова путешествуешь по городу. На многих этих объектах пришлось ему трудиться.

Взять, скажем, цирк. Кстати, по душе Илье Михайловичу это жизнерадостное, виртуозное искусство, требующее от каждого артиста предельной самоотдачи, беспрерывного труда. Так вот, поручили бригадам плотников треста «Стройгаз» участвовать в строительстве нового здания цирка. Особенно сложно было соорудить потолок: он подвесной, составляется из нескольких слоев различных материалов. В общем, максимум прочности и красоты, без сучка, без задоринки. Купол должен быть гладким, ровным, как половинка яичной скорлупы. Работали тут плотники высших разрядов, умельцы. А потом пригласили их в качестве почетных гостей на открытие цирка. И тогда Илья Михайлович как бы со стороны глянул на результаты общего труда, к которому сам был причастен. И почувствовал истинное творческое удовлетворение.

Строил он и школы, и детские сады, и, конечно, жилые кварталы. Вот и на улице Лескова, где он сам живет, многие дома выстроены при его участии.

И когда я шла по этой новой, широкой, современной улице, вспомнилась мне пьеса «Егор Булычев и другие». Вернее, одно место из нее. Помните, как мучился Булычев, поняв, что прожил жизнь не так, как надо, «не на своей улице». Илья Козлов живет в полном смысле на своей улице. И не только потому, что сам строит ее. Есть и еще одна сторона его личности, его деятельности, его характера. Не привык поступать по принципу: моя хата с краю... Стоит напомнить, что сегодняшний передовой рабочий — это государственно мыслящий человек, с высоко развитым чувством собственного достоинства. Главный человек в стране. О ведущей роли рабочего класса в строительстве коммунизма еще раз было сказано на XXIV съезде партии.

Илья Козлов строит дома. И хочет, чтобы в новые квартиры и в новые кварталы не проникали старые, затхлые, вредные привычки. Как коммунист, как член партбюро, считает себя в ответе за то, чтобы не только он сам, но и другие жили правильно, по совести. Пусть на наших улицах жизнь становится красивее, культурнее! Чтобы не только провозгласить этот лозунг, но и полностью претворить его в жизнь, надо не чураться самой черновой работы.

Вечерами Козлов вместе с другими дружинниками выходит патрулировать по улицам. Его уже хорошо знают в такой роли. Все двенадцать лет, пока существует на Автозаводе народная дружина, он — бессменный помощник милиции. Говорят, одна лишь его рослая, плотная, крепко сбитая фигура наводит страх на хулиганов. Впрочем, он давно уже усвоил, что хулиган чаще всего труслив как заяц.

Я все допытывалась у него: «Может, стычки какие были с нарушителями?» — «Нет, — смущенно улыбается он, — до стычек пока что не доходило, в большинстве случаев так: увидят еще издали патруль — разбегаются».

И нетерпим он к сквернословию. Не раз доставалось от него носителям унизительной привычки. Не считает он это зло мелочью. Пусть и уважает человека за добросовестный труд, но гадкой брани ему не прощает. Особую ответственность он чувствует за молодежь. Хорошие парни приходят на стройку из промышленно-технического училища. Присматривается к ним, видит: отличается нынешняя молодежь от молодежи его времени. Культурнее, образованнее, увереннее в себе. А как же иначе? Жизнь стала лучше. Им дается все сразу, с малолетства. С такими, например, как комсомолец Володя Углов, работать одно удовольствие.

Но есть и другие. Те, которым еще надо помочь разобраться в жизни. И бывает, начнется разговор с мелочи, а перейдет на самое главное. «Почему за собой не следишь?» — спрашивает он парня с длинными, давно нечесаными волосами. «Мода!» — обиженно отвечает тот. «Ну хорошо, мода, — терпеливо соглашается Илья Михайлович,— но ведь и за длинными волосами надо ухаживать. Только знаешь, пожалуй, нашей профессии такая мода противопоказана: пыли много на стройках, да и с техникой безопасности это не в ладу... А ты вообще-то твердо решил стать строителем?»

Твердо решил стать строителем? Семнадцать лет назад такой вопрос задали и Козлову, когда пришел он в трест №1 «Стройгаз». Присвоили тогда самый низкий разряд. Илья не стал бегать по стройкам, искать, где полегче. Прилепился к одному месту и стал учиться мастерству, за три года сумел добиться самого высокого разряда. Все семнадцать лет в одной бригаде.

Он один из первых в тресте удостоен звания «Ударник коммунистического труда». Прошлой весной вручили ему медаль «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина». А нынешняя весна тоже замечательная, незабываемая.

Если бы меня спросили, что такое счастье, я бы ответила: это точка, где пересекаются призвание и признание. Призвание человека к какому-то делу и признание людьми, народом его заслуг. Эта точка — как яркая звезда. Счастлив, кто увидит ее свет. Счастлив, кто может оглянуться назад и увидеть за плечами дома, корпуса, построенные своими руками... И все же сердце зовет смотреть вперед. Именно там, впереди,— самые высокие, самые солнечные этажи.

В. Частикова