Отцовская солонка

Вершинин Денис Иванович

Токарь Горьковского автомобильного завода

Заминка вышла в самый что ни на есть ответственный момент. Торжественно открывали на площади перед заводоуправлением монумент. Вершинину показали: дернешь за этот шнур — и покрывало само спадет. Подали команду, он хочет дернуть, а сила в руках пропала.

— Ну чего ты? — толкают его в бок.

— Заело, видать...

— Крепче дергай. Силы что ли нету? Он хочет еще крепче потянуть, а сила-то, и вправду, пропала от волнения. Может, открывал Вершинин не просто монумент, на котором водрузили знаменитый зеленый автозаводской «газик» довоенного выпуска, а всю свою жизнь, свою судьбу. Потому как имела его фамилия прямое отношение к этому «газику»... По весне где-то получил Денис Иванович Вершинин письмо из деревни Медведково Кировской области от дяди Сафония Кузьмича. Тоже Вершинин. У них там, помнится, до войны вся деревня в сто двадцать дворов была и только три фамилии. Одна из них, самая многочисленная, — Вершинины.

Так и так, писал дядя, почитай, один я тут из роду-племени остался, а мне под восемьдесят, приехал бы навестить. Слыхал, Золотую Звезду тебе дали, ни загордился ли? Ты уж приезжай. Только того, с Золотой Звездой: порадуй, мол, старика.

Последний раз Вершинин ездил в родные места с женой на мотоцикле. Два дня добирались. В этот раз Зоя Ивановна не поехала, она дорабатывала до пенсии, и Вершинин решил отправиться один.

Золотую Звезду он с собой взял. Но чем ближе подъезжал, тем настойчивее билась у него мысль: встретит он кого из старых своих товарищей или просто знакомых односельчан и кто-то спросит: а что же ты, Денис, геройского совершил? И как о себе рассказать, чтобы не выглядеть в глазах земляков бахвальщиком? Не умел Вершинин рассказывать. Работать умел. Творчески, со знанием дела, не оглядываясь на «авторитеты», делал он свое дело. И все на заводе знали, что лучше его сделать вряд ли кто сумеет. А вот рассказывать об этом Вершинин не любил — не умел о себе хорошее говорить. Корить себя — это пожалуйста. А хвалить — увольте.

Прежде чем пойти в дом к дяде, Вершинин долго бродил по знакомым местам. Все тот же был просторный луг и светлая до самого дна речка Лобань. Только все стало как бы помельче. И речка мельче, и домов меньше. Из старых своих знакомых встретил он закадычного дружка Савелия — в школе вместе учились. Узнал Дениса Ивановича, искренне обрадовался:

— Слыхал-слыхал, что ты стал Героем, Денис. — Вершинин внутренне сжался: ну, сейчас про геройство спросит. А Савелий продолжал: — Я вот пожарником в колхозе. Тоже, скажу тебе, работа иной раз просто-таки геройская. Вот только не знают у нас, куда документы подавать.

Он остался все таким же шутником, этот его друг Савелий, как и много лет назад, когда вместе лазили за огурцами в соседский огород. Савелий продолжал:

— Помнишь нашу пожарку до войны? Сейчас у меня, брат, техника ого-го. Будь такая в те поры, может, так бы вы в Медведкове и остались. Вместе припомнили, как в тридцатые годы один раз погорели Вершинины, кое-как встали на ноги, новый дом сладили (отец был плотником). А на другой год, как на зло, опять пожар. Семья-то — шестеро, старшему, Денису, восемь лет. Смотрят — не выдюжить. Так погорельцами и уехали в Горький...

Вечером сидели у дяди Сафония Кузьмича, и тот скупо рассказывал о своем житье-бытье, все возвращался к Денису:

— Ай да молодец ты, Денис! Вот отец бы порадовался, будь жив. Сам он был столяром первостатейным. Никто лучше ого не мог сладить колесо для брички, или дугу, или там бочку под капусту. А посуду какую мастерил? И вот что интересно. Помнится, один раз солонку соседка Ситникова просила сделать. Ну, он ее вырезал: а не отдает, держит у себя. Бабка ему: Иван, давай солонку. А он: нет, погоди, ее ж лучше можно сделать, а то неказистая будет, люди спросят: кто делал? Вершинин, мол... Вот так. Кажется: ну, что солонка, ей в те поры цена-то копейка. А он во как... Интересно б найти ту солонку, подумалось Вершинину, ну да где там — сколько лет прошло...

И еще подумалось — вот, выходит, корни-то откуда. В войну, когда они уже жили в Горьком, отец работал обрубщиком в литейном цехе на автозаводе, а Денис учился в ремесленном училище, послали их троих лучших из ремесленного в цех, к станку: не хватало токарей. Точили снаряды. Неплохо справлялись. А были у них в заначке победитовые резцы для чугуна. Денис предложил:

— Хлопцы, а если резцы эти применить?

— И так с нормой справляемся.

— Будем же больше давать. Ребята ни в какую: как это без разрешения? Но Денис уже загорелся и остановиться не смог. В конце смены пришел мастер и за голову схватился, увидев гору деталей:

— Ну, напахали!

— Так лучше же хотели.

— Лучше — уметь надо. Чем измеряли? Денис смущенно показал самодельную скобу: штангенциркуля не было. Вызвали контролера из ОТК, проверили: все по размеру. Тогда-то получил он первую в своей жизни награду: хлопчатобумажный костюм, бушлат с сияющими молоточками в петлицах... М-да, а ведь тогда Денис ничего не знал про отцовскую солонку...

В сорок третьем, в мае, отца призвали в армию. Запомнилось, как Денис поехал к нему (часть формировалась под Горьким), повез ему пуговицы на погоны.

— Гляди тут, — наказывал отец, — за старшего остаешься. Ну да я ненадолго — война, глядишь, скоро кончится.

Не думал и не гадал Денис, что через три месяца придет в дом похоронка, из которой станет известно, что отец геройски погиб на Курской дуге...

Через год, окончив училище, Денис Вершинин пришел в цех кузнечных и холодных штампов и встал у токарно-винторезного станка. Мы с ним были в этом цехе.

— С того самого дня я тут, почитай, сорок лет, можно сказать, не сходя с места. Впрочем, нет. Станок мой вначале вот тут стоял — в двух метрах. — Вершинин смеется. — Выходит, за все эти годы я продвинулся всего на два метра... Но это, конечно, шутка. Далеко в жизни продвинулся Денис Иванович Вершинин. Казалось бы, на первый взгляд монотонная, однообразная работа — ровно гудит станок, бежит сверкающая стружка. И так изо дня в день, сорок лет в одном цехе, на одном месте. Вот мы часто говорим — творческий труд, вдохновение, поиск, горение. А какое тут вдохновение, если перед тобой несколько смен подряд одна и та же деталь и ты уже механически привычно проделываешь одни и те же движения. Есть, конечно, ремесло. Что ж, хорошее слово: человек им овладел в совершенстве, он делает свое дело мастерски, добросовестно, добротно, но не больше. Суть характера Дениса Вершинина другая: он все хочет делать лучше. И потому ему работа не в тягость.

Может, это началось с того случая, когда он, помните, победитовый резец поставил, когда в войну точил снаряды. И после, что б ни принимался делать, какую б деталь ни поручили, даже самую простую, непременно думалось: а как бы быстрее, экономнее, больше? Это стало уже чертой характера, привычкой. За этим уже забывалась монотонность работы, интереснее шло дело. Сразу после войны на заводе стали применять скоростное резание металла. Для него нужны были твердосплавные резцы, а их не хватало. Выдавали только опытным мастерам. Те стали пробовать, а дело-то новое, сразу не идет. Старый опытный токарь Владимир Иванович Ширяев первым начал. Как ни бился — не получается. А Вершинину интересно, попросил резец.

— На, бери, — сказал Ширяев. Вершинин только было принялся, приходит инженер Соколов.

— Кто позволил?

— Я позволил, — сказал Ширяев. — Этот парнишка, Владимир Александрович, божьей милостью токарь, поверь мне, старику.

Вершинин торчал в цеху смену за сменой. Он освоил резец, но пошел дальше. Поняв, что при высоких скоростях резец нестоек против ударов, он предложил поставить станок на фундамент, чтоб устранить вибрацию, приладил защитный экран и дело пошло лучше. Это в тот год ему вручили значок «Отличник автотракторной промышленности». Он твердо убежден, что жизнь на том и стоит, чтобы человек не просто жил день за днем, а думал над тем, что он делает.

Конечно, я не строю БАМ, в космос меня почему-то не посылают...

— Но вот гляди, — растолковывает он мне, — это вот я придумал быстросъемный упор. Вроде бы просто. Но в отличие от обычных упоров шпинделя он дает возможность быстро закреплять обрабатываемую деталь в станке и производить нарезку торцов без промежуточных операций. Он позволяет регулировать глубину захода детали в патрон... Тебе это, наверное, непонятно — техника. Но, представляешь, насколько из-за этого удалось повысить норму выработки. Я вот, например, годовое задание уже выполнил. Прикинул и решил, что и план пятилетки завершу не за 3,5 года, как намечал, а на месяц раньше... Неумолчным ровным гулом наполнен цех, пахнет сверкающая стружка перегоревшим машинным маслом, на столе под рукой у Вершинина высится горка готовых деталей. Я заметил, пока он разговаривает со мной, у него одно выражение лица — веселое, глаза поблескивают, но вот он надевает очки, нажимает кнопку, бешено вращается шпиндель с заготовкой, Вершинин слегка склоняется над станком, и это уже другой человек. Кажется, ничто не может оторвать его от работы. Наверное, это и есть вдохновение.

Мы потом много и долго говорили с Денисом Ивановичем про цех, про работу, про то, что вот они тут на своем участке вчетвером изготовляют сейчас штампы для штамповки клапана и справляются, обеспечивают весь завод. Трудности? Есть, конечно. Вот на 70 станков один только слесарь. Не управляется, конечно. Малый ремонт я, например, сам делаю: ну там фрикцион подтянуть или еще что. А другим каково?

— Да чего это мы все про работу и про работу? — вдруг вскинулся Вершинин. — Работу-то кто делает? Вот они, — он повел рукой вокруг.

Он рассказывает, что как наставник подготовил пятнадцать учеников. Иные до сих пор рядом. Александр Сидо, например. Вот станок его напротив моего. Это теперь мастер настоящий. У него уже свой ученик Сережа Корнилов из того самого ремесленного училища, которое закончил Вершинин много лет назад. Еще Саша Гуляев, любимый Вершинина ученик. Он этого не скрывает: «Верное слово — божьей милостью токарь!»

А многие перешли в литейный цех: там дают выше разряды, чем у нас. Может, оно и понятно: надо расти человеку, без этого нельзя. Вон Кураев Алексей Иванович был у нас тут слесарем по штампам вроде бы недавно. Учился заочно. А сейчас управляющий инструментальным производством. А Борис Георгиевич Крутов тоже со мной слесарем работал — заместителем у него.

— Не завидуете? — спросил я и, устыдившись бестактности, поправился: — Хорошей завистью?

— Чему завидовать? — ответил Вершинин. — У меня работа тоже интересная. Подошел парень в спецовке, в берете, поздоровался:

— Упарился, Денис Иванович.

— Так ты вон наваливаешь на тележку гору поковок. Ты кран-балку возьми.

— Скорее хочется.

— Нет, Женя, ты уж поаккуратнее. Когда отошел, Вершинин рассказал: мать его работает гардеробщицей. Встретила Вершинина, просит: отбился парень от рук, форменный тунеядец, на учете в милиции, помоги, мол. Вершинин обратился в милицию. «Хочешь взять?» — говорят. «Хочу и человеком сделаю». «Ой, гляди». Дали направление. Вершинин с матерью, с этим самым Женей Курициным к начальнику цеха: так и так, мол. Тот посмотрел документы, говорит матери с сыном: вы выйдите, а ты, Денис Иванович, останься. «Летун же он, Денис Иванович». «Вижу. Ну и что? До милиции докатился, если мы не возьмемся, куда же он?» «Ты лично берешься за него?» «Я лично берусь». И устроил к себе на участок подсобником.

— Работает, — сказал Вершинин и, вздохнув, закончил: — Только, ой, сколько труда придется положить. Это, брат, не детали на станке вытачивать: человека на ноги ставить.

В тот свой последний приезд в родное Медведково, прощаясь с Сафонием Кузьмичом, Вершинин спросил:

— А ты случайно не знаешь, может, где сохранилась какая поделка отцовская?

— Ты про солонку что ли? — догадался Дядя.

— Ну да.

— Вряд ли. Старое-то все порастеряли. Конный двор в колхозе был — шестьдесят две лошади, как сейчас помню. Нынче одна на все село... Да... А про солонку ты не печалься: свою сделаешь. Он, Вершинин, сделает. А не он, так его внук. Того тоже Денисом назвали.

По материалам сайта «Последние герои»