На пути к мирной жизни

В поле с «костылем»

Первые мирные годы в материальном плане были такие же тяжелые, как и военные. Истощенная без удобрений земля давала низкие урожаи, к тому же, как назло, лета были жаркими и засушливыми. А обрабатывать землю было нечем и не на чем: для нужд армии в войну забрали не только трактора, но и лошадей. Люди сами впрягались и пахали землю, а сеяли как в стародавние времена — разбрасывая зерно по полю из лукошка, повешенного через плечо.

По-прежнему выдавали по карточкам скудный паек. Выручал только огород. Благо земли свободной было много, и взять ее можно было столько, сколько осилишь обработать.

У нас, например, кроме огорода, был еще участок шириной метров пятнадцать и длиной метров сто.

В одно из воскресений мая, по-крестьянски рано-рано, с рассветом, почти всей семьей и вместе с родственниками мы отправлялись на участок. В тележку загружали плуг, борону, пару мешков семенной картошки. Плуг отцу сделали на заводе — небольшой, удобный, легкий. Борону изготовили сами: в решетку из деревянных брусьев размером приблизительно метр на метр вколотили длинные толстые гвозди с широкими шляпками (такими гвоздями крепили рельсы к шпалам и называли их «костыли»).

Прибывали мы на поле, конечно, самые первые. Отец налаживал плуг, брался за его ручки — «чапиги». Старшая сестра, тетка и ее сын, пришедший с войны, впрягались вместо лошади, и начиналась пахота. Дружно тянуть плуг было не так уж тяжело. Работа шла споро, и к восьми часам утра поле было уже вспахано. Только к этому времени начинали подходить «городские» с лопатами для обработки своих участков. Они жалостливо смотрели на нас, качали головами. Отпускали иронические шутки, но мы не обращали на них внимания. Немного отдохнув и позавтракав вареными вкрутую яйцами, хлебом и квасом, продолжали работу.

Часам к десяти работа заканчивалась, и мы, немного уставшие, но довольные, отправлялись домой. Тут уж соседи смотрели на нас с завистью и уважением. У них к этому времени было вскопано лопатами всего метра по полтора-два. В следующее воскресенье так же обрабатывали участок тетки.

Сажали клубнеплоды и на огороде, и рядом с домом, где раньше была просто лужайка. Так что выкапывали мешков тридцать-сорок. Семенной картофель, величиной с куриное яйцо, хранили отдельно в сусеке — это был неприкосновенный запас. Даже если к весне запасы были на исходе, то семенной все равно не трогали, а берегли для посадки.

Картошку ели почти каждый день. Ее использовали для приготовления первых блюд — щей, похлебки. Без них тогда не обходился ни один обед. Готовили и разнообразные вторые блюда. Особенно популярными были картошка в мундире и без мундира, очищенная от кожуры и сваренная в чугуне, жаренная на углях и особенно картофельник. Его мать готовила так: пюре заливала молоком и ставила в сковороде томиться в протопленную печь, где пюре покрывалось коричневой аппетитной корочкой.

Так картошка спасала нас от голода в те трудные годы. Заморских деликатесов, которыми наполнены сейчас магазины, тогда не было, но голодным никто не ходил.

Кормилица по имени Дочка

В сорок шестом году у нас появился еще один ребенок — шестой по счету. За рождение и воспитание шестерых детей мать получила «Медаль материнства» и денежное пособие. На эти деньги родители купили корову. Покупали ее «на горах», то есть в одной из деревень на противоположном высоком берегу Оки. Тогда по реке ходил маленький пароходик «калоша» и перевозил всех желающих с одного берега на другой.

Назвали кормилицу Дочкой. Для нее во дворе отгородили специальное помещение — хлев. Внутри всегда было чисто. Навоз каждый день сгребали совковой лопатой и выбрасывали через маленькое окно в огород — это было прекрасное и единственное тогда удобрение для земли.

Корова в хозяйстве — хорошо, но уж очень хлопотно. Больше всех доставалось, конечно, матери. Формально она нигде никогда не работала. У нее даже не было трудовой книжки. Но трудилась она больше всех. Вставала рано, часа в четыре утра. Нужно было накормить и подоить корову. В печи с вечера стоял чугун с теплой водой. Мать наливала этой воды в ведро, добавляла вареной картошки. Мяла ее, подсыпала отрубей или зерна и все перемешивала, получалась «болтушка». Это была и еда, и питье корове. В ясли, маленькую загородку в углу хлева, бросала охапку сена. Затем было слышно, как тонкие струйки со звоном падали в подойник — чистое эмалированное ведро. Парное молоко процеживала через марлю и разливала: часть — в банку, на нем она обычно варила кашу на завтрак, остальное — в бидон, на продажу. Продавать приходилось не от излишка, а от того, что нужны были деньги. На одну зарплату отца такую большую семью содержать было очень трудно.

Продавали обычно мы с сестрой в «радиусном» доме, что на проспекте Молодежном. Тогда он назывался проспект Жданова. Мне десять лет, сестре — двенадцать, может, чуть меньше. Из дома выходили очень рано, зимой — затемно, чтобы вернуться до школы. Шли по узенькой тропинке, мимо болота с одной стороны и парка — с другой. Кругом никого. И что удивительно, ведь не боялись! Не припомню случая, чтобы кто-то нас напугал, прогнал или отнял бидон. Не было тогда ни хулиганов, ни бродяг-бомжей.

Войдя в подъезд дома, сестра кричала: «Молоко! Молоко!» Из квартир выходили люди, кто с кастрюлькой, кто со стеклянной банкой. Специальным черпаком с отметинами «четверть литра», «пол-литра», «литр» мы наливали молоко, кому сколько было нужно. Жильцы не только платили нам деньги, но и выносили очистки и остатки еды для коровы.

К середине пятидесятых годов жизнь в стране мало-помалу наладилась. В магазинах без перебоев продавали хлеб, молоко, картошку и другие овощи. Цены на все, по сравнению с современными, были копеечные. Люди побросали участки, в Монастырке перестали держать коров. Только огороды оставались до последнего — до сноса деревни.

Пленные немцы

После войны все силы и средства были брошены на восстановление разрушенных фашистами домов и сооружений. Техники, строительных материалов, рабочих рук не хватало. И тем не менее даже в такое тяжелое время страна приступила к мирному строительству:

Начинали с малого. Первыми начали строить не многоэтажные кирпичные дома, а что попроще, подешевле — одноэтажные, деревянные, на две квартиры. Их еще называли «финские домики», видимо, потому, что строились они по финскому проекту и технологии. На пустыре от Монастырки до Южного шоссе вырос целый поселок таких домов. И назвали его Поселок старых производственников, потому что квартиры там давали самым заслуженным рабочим, проработавшим на заводе много лет и имевшим большие семьи. Сейчас от поселка сохранилось только название главной улицы. Его снесли вместе с Монастыркой и бараками Старо-Западного поселка.

А тогда к поселку Старых производственников от трамвайной линии нужно было проложить дорогу. Строительством ее занимались пленные немцы.

Привозили их часов в восемь утра. Пленных было человек двадцать, охранников только двое. Один шел впереди колонны, другой — сзади. На мой взгляд, против них наши солдатики выглядели жалко: кирзовые сапоги, длинные серые шинели, пилотки, за спиной винтовки образца 1897 года.

Многие немцы были обуты в настоящие кожаные хромовые сапоги, некоторые, правда, в ботинки с обмотками. Одеты они были в брюки-галифе и френчи с карманами. На головах — фуражки. Погон, конечно, ни на ком не было. Каких-то наших начальников, прорабов мы никогда не видели. Командовал ими свой, судя по внешнему виду, одежде и выправке, бывший офицер.

Пленные работали не спеша, да их особенно никто и не подгонял.

Через каждый час садились минут на десять отдыхать. Потом по команде старшего нехотя вставали и, не торопясь, продолжали работу. Так что стройка длилась долго, почти все лето. Наши бойцы-охранники обычно сидели где-нибудь в сторонке и курили, не обращая никакого внимания на пленных. Ведь бежать-то тем было совершенно некуда.

Дорогу строили по-европейски. Сначала сделали насыпь. Землю для нее копали рядом. В результате по обе стороны дороги образовалось два рва-кювета для стока воды. Затем настелили слой привезенного для этих целей речного песка. На песок у нас обычно укладывают щебень и асфальт. А немцы клали бетон, который делали сами. В небольшую бетономешалку засыпали песок, цемент, наливали воды и крутили до тех пор, пока не образовывалась однородная масса. Ею и заливали «рубашку», оградив ее по краям досками, чтобы жидкий цемент не стекал. Потом эта дорога прослужила без ремонта лет двадцать.

В полдень немцам привозили обед. Они рассаживались на пригорке и начинали не спеша есть. Обед был полный. На первое — похлебка, на второе — каша с котлетой, на третье — чай. Еду им выдавали в алюминиевых чашках, а ложка и кружка у каждого были свои. Ложки они хранили в сапоге за голенищем, а кружки крепились на поясе к ремню.

Наши бойцы в это время в сторонке, отвернувшись, жевали сухой паек — обед привозили только для немцев.

После обеда, развалившись на травке, рабочие отдыхали. Один из них вынимал губную гармошку, протирал ее носовым платком и играл какую-то свою мелодию. Остальные слушали.

Мы, ребятишки, сначала немного побаивались пленных и наблюдали за ними, стоя поодаль. Потом осмелели и, видя, что те доброжелательно улыбаются нам, стали подходить поближе, и присаживаться возле них. Один из немцев обычно вынимал из нутряного кармана кошелек, извлекал из него фотокарточки и показывал нам. Тыкая пальцем в карточку, говорил: «Матка, детка». С карточек на нас смотрели миловидные, хорошо одетые женщина и два-три ребенка. Мы понимали, что это его семья.

Вечером, закончив работу, немцы строились в колонну по два и уходили под конвоем двух наших солдат. Осенью дорога наконец-то была готова, и они исчезли. С тех пор мы их больше не видели.

В. ДУБИНИН,

отличник народного образования.

Продолжение цикла в следующих номерах.